— Сейчас поздно. Я же говорю: на этом крест! Лотарингский, мальтийский. Крест католический, крест православный. Какой еще? Деревянный! Из осины.
Этот перечень произвел на него впечатление.
— Как же так? Выходит, мне дали старую информацию? — растерялся Сараев.
— Кто именно? — спросил я, не давая ему прийти в себя.
— Зипунов. Предложил за десять рублей. Я заплатил, — пожаловался он, будто обиженный ребенок.
Меня купили за десять рублей! Кажется, сценарий я все-таки допишу сам.
— Уходите! Мне пора работать. И не забудьте это дерьмо! — Сдерживая ярость, я взял бутылку и поставил ему под нос, объявляя мат.
Он уже опомнился и, сделав вид, будто ничего не случилось, развел типичную застольную канитель.
— Больше разговоров! Выпьем по стопке и дело с концом, — сказал он тоном бывалого гуляки, — здоровый мужик, а ломаешься, как девица.
Я молча сорвал с бутылки фольгу, ударом ладони по дну вышиб из горлышка пробку и наполнил кидало коньяком, до краев.
— Давно бы так! — обрадовался Сараев. — А на закуску… — он лихорадочно принялся сдирать обертку с шоколада.
— Пейте! — Я резко придвинул к нему стакан.
— Я не пью! — испугался Сараев. — У меня язва!
— Ну тогда… — Я поднял стакан и посмотрел через него на свет: дитя винограда и солнца, взлелеянное в старинной волшебной бочке. Бутылка пятнадцать рублей! Прости меня, господи! Я подошел к окну и выплеснул нектар на куст жасмина. И на его ветвях, наверно, завязалась борьба ароматов.
Сараев был ошеломлен. Мой образ стоимостью в десять рублей рассыпался, точно песочный. Теперь он мне поверил и молча следил за моими руками.
А я собирал его в обратную дорогу. Заткнул пробкой остатки коньяка и сунул в желтый портфель, убрал туда же закуску.
Сараев потер свой голый череп. Говорят, у него от природы приличные густые волосы, но Сараев их сбрил, стараясь избавить от всего лишнего свою истинную суть. Он как бы редактировал себя. Но теперь Сараев вышел из-под собственного присмотра, голова его поросла жесткой щетиной. Она, казалось, тихонько трещала, когда он гладил темя ладонью. И вдруг Сараев встрепенулся, спросил с надеждой:
— Пономарев, может, вы любишь баб? — И подмигнул уже с собственного ведома.
— Я — однолюб.
— А карьера? Я бы что-нибудь придумал.
— Я сам ушел из центральной газеты.
— Может, картишки?
— Вы, наверно, будете смеяться, но я не отличу червонную даму от трефовой.
— Черт возьми, вы что — стерильный?
— Я новоиспеченный ангел. Я неуязвим.
Он нехотя поднялся, взял со стола портфель. Лицо его медленно налилось ненавистью, точно дурной кровью.
— Было бы нам лет по восемнадцать, ох бы и врезал я вам. Все бы, наверно, отдал: должность, оклад. Только бы вернуть то время, — признался Сараев.
— Можно было бы и стыкнуться. Но вы не жалейте. Толковище осталось бы за мной.
— Ну да, вы занимался боксом, — уныло согласился Сараев.
Досье все-таки было неточным. Если уж говорить о моих спортивных успехах, я имел первый разряд по прыжкам в высоту. Ну и акробатика разве…
Я не стал его разочаровывать, пусть ему будет от этого легче, от мысли, что со мной может справиться не так-то просто.
— Да, мне всегда нравился и бокс, — сказал я несколько широко.
Тут Сараев спохватился, как бы ни сложился наш первый раунд, начальник-то он, а я его подчиненный.
— Ничего, Пономарев, вы не ангел. Я вас еще зацеплю! За живое!.. И кстати… Как я сразу не подумал об этом?!. Почему вы здесь? В рабочее время?
— Отпуск за свой счет, — сказал я и подумал: «Бедный наш директор».
— Ну с этим я разберусь! Распустили, понимаешь! Баловень, понимаешь!
Он гневно протопал по участку, потом взвыл мотор, будто машину огрели хлыстом, и Сараев умчался, зло проскрежетав тормозами где-то вдали, перед выездом на шоссе. А может, мне показалось…
«Все испортил, болван!» — обругал я Сараева. Не мог промолчать про эти десять рублей. Нельзя же говорить человеку такое, дьявол разрази! Коньяк и тот стоит дороже. Марочный, правда, сорт. Тут и самый кроткий закусит удила! А может, он думал, будто я и сам ценю себя в червонец?.. Тем хуже для него. И для меня.
Проклиная его вельможное хамство и свою разночинную гордость, я располосовал в клочья все, что написал, и начал сценарий заново. То-то будет доволен режиссер!
Но и Сараев не сидел сложа руки и шел к цели с упорством бульдозера. Он решил взять меня разом, охватив со всех флангов.
Дня через два после его наезда я отправился в здешний уже облысевший лес. Проветрюсь, думаю, пошевелю мозгами, ну а если при сем добуду промеж трех сосен с полдюжины сыроежек, и вовсе будет хорошо. Взял у хозяйки корзину, подобрал на улице палку и отправился в ближайший лесок. И мне тотчас повезло: под нижней веткой орешника пыжился крепенький толстяк-боровик. Рядом с ним поблескивала четвертинка «Московской». Я опрометью бросился домой.