В последующем эта традиция коснулась и домашних животных. На первых порах многие спорили о таком решении, ссылаясь на то, что хозяева хотели бы навещать своих ушедших пушистых друзей, но сошлось все на нецелесообразности подобного кладбища – оно будет только занимать лишнее место, вгонять в беспросветную тоску всех прохожих и непременно оскорбит древнейшие традиции Долины Осени.
Время неумолимо шло, нет, оно бежало, и вместе с ним все без дополнительных шансов становились старше. Бабушка Лиза преодолела психологический порог в 300 лет, а Герта с Альбертом достигли того возраста, когда пред всеми молодыми людьми открывается мир любви и ее тайн, которые так жадно каждый старается разгадать. К этому моменту повзрослевшие дети поняли, что уже привязаны к друг другу эмоционально, и, несмотря на воспитание их как родных с первого дня объединения, Элиза все равно объяснила им – только они стали чуть смышленее Шнобеля – их настоящие родственные связи. Поэтому юных открывателей любви не связывали никакие моральные узы, наоборот, они начали испытывать друг к другу чувства родственных душ в том понимании, что созданы они лишь друг для друга и все было предопределено изначально. Несомненно, любовь, их безоговорочно находившаяся в состоянии платонической, заполняла собой любое окружающее влюбленных пространство. И именно она раз за разом позволяла преодолевать различные трудности, позволив сначала Альберту с Гертой закончить обучение грамотности и прочим фундаментальным наукам, в обязательном порядке преподававшимся Осенним людям в единственной школе во всей Долине. А затем найти себе дальнейшее призвание, приходившееся по душе каждому из них.
В конечном счете влюбленные, после совещания с бабушкой, приняли совместное решение продолжать обучение, на этот раз уже на более высоком уровне. Герта устроилась в институт знаний в другом городе, под странным названием Арзи, находившийся в получасе комфортной езды от Беллуно на паровозе, в утомительном часе на лошади и в пяти беспощадно потраченных часах пути пешком. Как и в случае школы, из-за продолжительного существования Осенних людей образовательная система в Долине была своеобразно и тонко настроена. Выражалось это в первую очередь ограниченным количеством учебных институтов, единицы которых были размещены всего в двух городах Долины.
Юная искательница высоких знаний нашла свое место в области изучения языков. Ей было безумно интересно узнать языковое отличие народов, выраженное в длительной прогрессии устройства Долин. В глубине души она чувствовала, возможно и немного самонадеянно, что, познав подобного рода тайны, она сможет искусно раскусить мироздание. Группа у Герты была всевозможно разнообразной, с удивительно смехотворным количеством сверстников – тут нашлось место достаточно взрослым людям и совсем пожилым, отчетливо выделялись любители покоя, изолирующие себя от остальной группы, и неутомимые активисты, в сердцах считающих любое общество без своего присутствия – скучным и бессмысленным. Учились в группе также и отъявленные грубияны, и излишне вежливые люди, мило просящие разрешения наподобие: «Позвольте чихнуть, мадам».
От такого контингента изначально столь уверенная в своем преуспеянии Герта начала учебный год тяжело, со скрипом железных петель у дверей. Но она так или иначе оставалась довольна, встречая каждую трудность с улыбкой на лице, и, еще не разобравшись с предыдущей, начинала искать очередное препятствие. На первом году обучения, когда Герта только пыталась влиться в общее настроение группы, ей удалось подметить интересную особенность людей ее окружающих. По какой-то неведомой причине, каждый из одногруппников упрямо пытался выделиться из толпы, пытаясь одеться в как можно более яркие вещи. Оправдать странное поведение едва ли представлялось возможным, да и сами одногруппники вряд ли бы назвали истинные причины оказываемого лицедейства, но подобное имело место быть и продолжалось на протяжении доброй половины года обучения Герты на первом курсе. Ее, молодую девушку в самом расцвете сил, когда кажется, что весь мир открыт перед тобой, а сам ты непременно выгодно выделяешься на фоне остальных, – такого рода ситуация смутила. Герту распирало от несправедливости, ударившей волной так резко о пристань ее наивности. Категорически решив, что отныне не хочет выделяться, она дала себе слово носить исключительно серое. Смирение пришло совершенно случайно, когда в один из дождливых дней Герта умудрилась испачкать все невзрачные вещи, не оставив себе выбора пойти на следующий день кроме как в чем-то цветном. На утро она долго не могла примириться с этой мыслью, в сердцах поругалась с Элизой и молча, в ярко-желтом вязанном свитере, шла рядом с непонимающим Альбертом. В тот день никто не обратил внимания, во что она была одета. Конечно, назвать подобный акт нельзя ничем иным, как ноткой юношеского максимализма, но на тот момент Герта думала совершенно о другом – она боролась с системой, приспосабливалась к новому распорядку жизни, вникала в хитрые аспекты и с высоко поднятым носом – собирала истории, подобно этой, в свой жизненный портфолио, который только предстояло наполнить.