— Гоша, отодвинься немножко в сторону, чтобы видно было ноги Пешо! — Так! Вы там, слева, сомкнись! — командовал Гога. — Личко, если можно, чуть-чуть присядь, а то тебя видно только до плеч. Внимание!
— Руменчо-о-о-о-о-о!
«Щелк!»
Славный мальчишка от стыда готов был спрятаться под машину. Сейчас он побежит и прекратит этот глупый крик.
— Минутку! Для верности, сниму еще разок.
— Руменчо-о-о-о-о!
Светило чудесное ласковое солнце — все глаза и краски сияли.
— Готово!
«Эх, была бы у меня кинокамера!.. Этот драндулет, грустный Сашко и улыбающийся до ушей Мирек, Оги и Данче… — всех бы заснял. И особенно Оги… Как он, краснея, носком ботинка ковыряет землю…»
— Ты выучил уроки? Геродот может тебя сегодня спросить — тихо проговорила Данче.
— Учил. Я тогда нарочно, разозлился. Ты что, думаешь, я уж совсем ничего и не знаю.
— Дедушка, а тебе фотокарточку я дам бесплатно…
— Зачем же! Я заплачу. Я хочу ее вместе с газетой. Когда ты напишешь обо мне?
— Руменчо-о-о-о-о!
— Ну, хватит же! Ты меня только позоришь, — почти сквозь слезы закричал Румен под самым окном.
— Иди, иди, поторапливайся, мусака остывает.
— Не пойду! И не хочу твоей мусаки! И блинчиков твоих не хочу!
— Да ты что, Руменчо, спятил? Какая муха тебя опять укусила?
— Кричи, сколько хочешь кричи, но так и знай — я не пойду домой, не пойду!
Гога записывал желающих получить газету. После таких событии можно заказать номер с настоящим снимком.
— Для меня с фотографией, синий цвет, сам знаешь! — наказывал Венци.
Чемпион снова исчез.
— Мама! Смотри, Мирек с балканским кубком!
— О, какой красивый!
— Куда его поставить?
— На буфет — там его лучше всего будет видно.
— Эх, увидел бы это папа!
— Так мы ж ему напишем. И снимок вышлем.
— Я, мама, на этот раз сам отправлю письмо. Ладно?
— Так уж это важно, кто отправит. Ты портфель собрал? Иди тогда к приятелям, а обед будет готов минут через пять.
Мальчишки, что с улицы «за садиком», собрались кучкой и о чем-то шептались.
— Вызовем их на состязание… — тихонечко говорил Рашко, одноклассник Румена. — Что мы, калеки, хуже их, что ли? Предложим, а?
— Подожди! Не опозориться бы! — остановил его Коля, высокий, но стеснительный паренек.
Рашко был не из терпеливых.
— Гога, а вы… Давайте посоревнуемся, улица с улицей, а? Выставим лучшие команды, а?
— Чудесно! Кто от вас будет полномочным представителем?
— Минутку. — Рашко вернулся к своим.
— Спрашивают, кто от нас будет представителем?
— Я же говорил тебе — опозоримся. Так и вышло! Мы тут не Народное собрание. Ну, ладно иди теперь, иди. Заварил кашу — расхлебывай сам.
— Погоди! Если они согласны, давайте сыграем и в «венский», — сказал Марин, крепкий и сильный паренек.
Снова подошло время идти в школу. Но никто с места не двигался. Даже Сашко упорно, против своей воли, стоял тут же.
— Мирек, напиши отцу, пусть пришлет тебе каких-нибудь оберток от лезвий, — говорил ему Венци. — А мы потом с тобой поменяемся на что-нибудь.
— Напишу. Ох, как я разволновался. Чувствую даже, как булавка опять колется в животе. Значит, тебе оберток?
— Эй, Венци! Как же я это забыл! Я вчера видел у нас дома лезвие безопасной бритвы — такое золотистое, арабское.
— Да ну, и с завитушками?
— Ага! Но потом оно исчезло. Спрашиваю, у отца, где оно. А он говорит, что ты, какое еще лезвие! Никакого лезвия не было.
Стали расходиться.
— Плавать — вот это да! Я их всех тут на середине бассейна обгоню, — не унимался Оги.
Старик с семечками вернулся на перекресток, на угол улицы. Господин Коста разочарованно ушел в комнату, закрыв за собой дверь на балкон. Славный мальчишка пробрался к себе через окно и ждал, когда бабушка Катина снова закричит свое «Руменчо-о-о-о-о!», чтобы на шестом «о» этак спокойненько сказать ей: «Ну, чего тебе?»
На улице остались только ноги Пешо, сидящий на корточках Руменчо-младший да Личко.
— Пешо-о-о?
— Хоп!
— Хорошо сегодня поработали. И мой старик обещал взглянуть на машину, пощупать ее своими руками.
— Мастеру стоит только глянуть, и то он дело сделает.
— Пешо? Давно хочу спросить. Ты только не сердись, ладно?
— Ну чего крутишь? Спрашивай.