— Насчёт вашего общего знакомого?
— Да, у него проблемы со здоровьем.
Последнее Тим не полагал ложью. Парашютист не мог пожаловаться на физическое здоровье, но вот психическое вызывало опасения. А уж моральное демонстрировало все симптомы серьёзного заболевания.
Мысли о смерти изгнали всю радость из улыбки Макса. Губы сжались, он кивнул.
Тим ожидал, что у него спросят фамилию общего знакомого. И собирался сказать, что не хочет называть её из страха встревожить женщину до того, как окажется рядом и сможет утешить её.
А что ещё он мог сказать, не зная ни имени, ни фамилии парашютиста?
Но Макс не спросил фамилии, избавив Тима от необходимости выкручиваться. Кустистые брови опустились к глазам, он ещё раз предложил кофе, а потом пошёл звонить женщине.
Кессонный потолок и обшитые деревянными панелями стены фойе были тёмными, тогда как выложенный плитами известняка пол — очень светлым, и контраст создавал ощущение, что прочность пола иллюзорная и в любой момент можно провалиться сквозь него и падать далеко и долго, как падает человек, вышедший из находящегося на большой высоте самолёта.
Два маленьких стула стояли по сторонам столика, над которым висело зеркало. Тим не смотрел на своё отражение. Если б встретился взглядом со своими глазами, увидел бы суровую правду, которой пока предпочитал избегать.
Прямой взгляд в собственные глаза сказал бы ему, что его ждёт. А ждало то же, что и всегда, и Тим знал, что такое будет повторяться снова и снова, пока он жив. Ему требовалось подготовиться к грядущему. Но при этом не было ни малейшего желания размышлять о нём. Из глубины дома доносился приглушённый голос разговаривающего по телефону Макса.
Тим стоял по центру прихожей, и ему казалось, что он подвешен к тёмному потолку, словно язык колокола, под ним пустота, и он ждёт, когда же его начнут раскачивать.
Вернулся Макс.
— Ей любопытно. Я практически ничего не сказал, только поручился за тебя.
— Спасибо. Извините, что побеспокоил.
— Это не беспокойство, но просьба необычная.
— Все так. Я знаю.
— Почему ваш общий знакомый сам не позвонил Линде и не поручился за тебя? Он бы мог не говорить, зачем посылает тебя к ней... насчёт плохих новостей.
— Он тяжело болен и плохо соображает, — ответил Тим. — Знает, что нужно сделать, но уже не понимает как.
— Возможно, этого я боюсь больше всего. — Макс покачал головой. — Разум уходит, контроль теряется.
— Это жизнь, — пожал плечами Тим. — Нам всем предстоит через это пройти.
Они пожали друг другу руки, и Макс вышел с ним на крыльцо.
— Она — милая женщина. Надеюсь, новости не доставят ей сильной боли.
— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы облегчить боль.
Тим возвратился к «Эксплореру», развернулся, подъехал к бунгало Линды. Выложенная кирпичами дорожка вела к дому. В воздухе стоял запах эвкалиптов, сухие листья хрустели под ногами. Ему хотелось прибавить шагу. Время ускоряло бег. Он чувствовал, что беда нагрянет скорее раньше, чем позже. Когда он поднялся на крыльцо, дверь открылась, и женщина спросила: «Вы — Тим?»
— Да. Мисс Пейкуэйтт?
— Зовите меня Линда.
Под светом лампы над дверью зелёные египетские глаза внимательно изучали его.
— Ваша мама, наверное, провела девять нелёгких месяцев, когда носила вас.
— Тогда я был меньше.
Женщина отступила от двери.
— Наклоните голову и проходите.
Он переступил порог, и после этого жизнь его круто переменилась.
Глава 5
Золотистый мёд разливался от стены к стене, деревянный пол, казалось, светился изнутри, отчего скромная гостиная прибавляла в размерах и в великолепии.
Построенное в 1930-х годах бунгало, судя по всему, постоянно поддерживалось в идеальном состоянии. Маленький камин и настенные канделябры по бокам наглядно демонстрировали элегантность стиля арт-деко.
Блестящий белый потолок нависал над головой Тима, но не вызывал неприятных эмоций. В гостиной ощущался уют, а не клаустрофобия.
У Линды было множество книг. За одним исключением их корешки представляли собой единственное произведение искусства, абстрактное полотно слов и цветов.
Исключением являлось изображение телевизора с серым экраном размером шесть на четыре фута.
— Современное искусство ставит меня в тупик, — признался Тим.
— Это не искусство. Я сделала это в фотошопе. Чтобы напоминать себе, почему у меня нет телевизора.
— Почему у вас нет телевизора?
— Потому что жизнь слишком коротка.