– От кого это? – заморгала глазами Инга.
– Теперь уже не знаю, – тяжелым голосом ответил я, отпирая дверь. Зашел, на ходу разрывая конверт, встал у стола, прочел уже знакомый текст и со сдавленным стоном смял письмо в кулаке.
– Что?! – испуганно вскрикнула Инга.
– Кажется, я поторопился, – пробормотал я.
Инга подошла ко мне, разжала пальцы и выдернула из кулака письмо. Она читала его, мотая из стороны в сторону головой, читала намного дольше, чем требовалось для такого короткого письма.
– Как это понять? – спросила она, подняв взгляд.
– А понимать это надо так, – ответил я, – что в одиннадцать вечера я должен буду отвезти все свое золото этому таинственному господину N.
– Кто он? Ты знаешь, кто этот человек?
Я покачал головой.
– Теперь уже нет. А был уверен, что письма мне писал Виктор. Значит, я ошибался.
Инга села в кресло и закрыла лицо ладонями. Я нервно ходил из угла в угол.
– И что ты думаешь делать? – спросила Инга, не отрывая рук от лица.
– Ехать.
– А если послать этого N к едрене фене? Пусть шлет свои писульки, пока у него бумага или чернила в принтере не закончатся.
– Я бы так и сделал. Но дело в том, что N грозится перегнать в милицию машину. – Я поднял голову и выразительно уточнил: – Ту самую машину, которую ты побила.
– Может, блефует? – коротко спросила Инга.
– Может быть, – согласился я. – Но у меня нет ни одного доказательства, что это блеф. А в самом деле, где машина?
Инга наконец убрала ладони с лица и удивленно посмотрела на меня.
– Как где? Мы же сдали ее в ремонт!
– Сдать-то мы ее сдали. А вот забрать я ее не смог. Машину кто-то угнал из мастерской. Собственно, теперь понятно, кто это сделал.
– Не надо, – низким голосом произнесла Инга.
– Что – не надо? – не понял я.
– Не надо ехать на встречу, – повторила Инга.
– Ты хочешь сесть в тюрьму?
– Он блефует, – уверенно произнесла Инга и в качестве неопровержимого доказательства добавила: – Я чувствую.
– Это все разговоры! – отмел я и направился в спальню. – Разговор закончен! Я вывешиваю полотенце!
Инга, покусывая губы, встала в дверях, глядя, как я расправляю на подоконнике белое, в красных тюльпанах, полотенце и придавливаю его гантелью.
– В котором часу ты собираешься ехать?
– В половине одиннадцатого. Не позже.
– Я поеду с тобой.
– Что?! – с иронией протянул я. – Обойдемся без сопливых.
– Я поеду с тобой! – твердо повторила Инга. – Если уж ты решил перевести деньги на счет фильма, то сам Бог велел мне побороться за них.
– Это опасно, хорошая моя, – сказал я и погладил Ингу по щеке. – Когда человек намерен получить треть миллиона долларов, он способен на многое.
– Я тоже намереваюсь получить эти деньги, – ответила Инга, целуя мою ладонь. – И тоже на многое способна. Ты еще меня не знаешь.
– Немножко уже знаю, – возразил я.
– Тогда не перечь.
– Договорились, – согласился я. – Поедешь со мной. Но будешь меня слушаться! Обещаешь?
Инга молча кивнула и, как кошка, стала ластиться ко мне, пряча лицо у меня на груди. Она, как непослушный ребенок, обещала, но думала совсем о другом.
Глава 30
За что я любил Романа, так это за его принципиальную пунктуальность. Договорились встретиться во дворе военкомата ровно в два – стоит, как Спасская башня, будто всю жизнь здесь стоял. Он сам выбрал для встречи этот уютный дворик, где два раза в год призывники прощались со своим детством. Вероятность того, что кто-нибудь из киношников увидит нас здесь, была равна нулю.
Я развернулся по разметке, предназначенной для занятий строевой, и затормозил в тени акации. Роман открыл дверь, сначала поставил на сиденье ящик, напоминающий посылочный, а затем влез сам.
– Как у тебя здесь прохладно! – сказал он, блаженно помахивая перед лицом газетой.
Я покосился на ящик.
– Все в порядке? Не тяни, показывай!
Роман поставил ящик на колени и сдвинул крышку в сторону. Зашелестела пергаментная бумага. Он опустил ладонь внутрь и выгреб горсть горящих солнцем монет.
– Ну? Что скажешь?
Я взял одну монету, рассмотрел ее, подкинул на ладони и кивнул:
– Годится. Не отличишь от настоящей. Сколько здесь?
– Полторы тысячи штук. Почти четыре кило. Не мало?
– Хватит! Поставь на заднее сиденье.
Я отсчитал несколько стодолларовых купюр и протянул Роману.
– Возьми за труды. Купишь что-нибудь жене и дочке.
Роман взглянул на меня так, что мне стало не по себе.