Я почувствовал, как ужас схлынул, напряжение спало и на смену им пришел идиотский смех. Он колотил меня крупным ознобом, заставлял крутить головой, а когда я уже не смог с ним бороться, то дико засмеялся, отчего машина помчалась вперед по весьма неровной траектории.
– Ты чего развеселился? – спросила Лебединская, глядя на меня с некоторой подозрительностью.
Я вытирал кулаком слезы, всхлипывал и ловил ртом воздух.
– Да так… – произнес я и закашлялся. – Анекдот вспомнил… Вы где были?
– У сестры в Коктебеле, – ответила Лебединская, немного сбитая с толку моим припадком веселья. – Я в отпуске. Разве я тебе не говорила?
– Говорили, говорили, – бормотал я и кивал головой. – Это очень хорошо, что у вас отпуск. Это просто замечательно… Вы даже себе представить не можете, как это хорошо… Значит, за пирожками вы не ходили?
– За какими пирожками? – насторожилась Лебединская.
– С картошкой и капустой.
Лебединская помолчала и ответила другим тоном:
– Ты какой-то странный, Кирилл.
– Это очень мягко сказано, тетя Шура, – ответил я. – Я не то что странный. Я вообще в дегенерата превратился… Вы меня простите! Бога ради простите, тетя Шура!
Мы приехали в Уютное, промчались мимо музея. Лебединская ностальгически вздохнула:
– Соскучилась! Хорошо дома!
Я лихорадочно думал над тем, что ей сказать про обыск в ее квартире. Когда подрулил к ее подъезду, то решил вообще ничего не говорить.
– Ты мне сумку поможешь занести? – уверенная в положительном ответе, спросила Лебединская. – А я тебе сальца отрежу.
Я понял, что наступил предел моим артистическим возможностям и если зайду в ее квартиру, то уже не смогу разыграть перед несчастной женщиной удивление и возмущение. Лебединская поймет, что я уже видел «порядок» в ее квартире. Следом за этим последует вопрос: почему не отправил срочную телеграмму в Коктебель и не вызвал ее? Что я скажу? Извините, я думал, что вы – покойница?
– Я очень спешу, тетя Шура! – поклялся я, приложив руку к сердцу. – Мне вообще-то надо было в Щебетовку за плиткой. Через полчаса они закроются. Времени – в обрез!
Лебединская покачала головой, взялась за сумку сама и недовольным голосом произнесла:
– Ты очень изменился, Кирилл! Какой-то ты не такой стал!
Хлопнула дверью и пошла к подъезду.
Я, как жалкий трус, реактивным снарядом помчался к себе домой. Мне нужно было принять ледяной душ, выпить можжевеловой водки и, уединившись в кабинете, подумать над тем, что в конце концов творится в этом дурном и донельзя запутанном мире?
Если я не сошел с ума, значит, Лебединская жива. Мало того, она, по всей видимости, в недавнем прошлом не попадала под колеса автомобиля. Отсюда вытекает, что она не попадала под колеса «шестерки», за рулем которой находилась Инга. Следовательно, Инга не сбивала Лебединскую. Точнее, она сбила не Лебединскую.
А кого?!!
Какой винегрет царил в моей голове, когда я подъехал к гостинице! Первой моей мыслью было намерение немедленно ехать в морг и убедить тамошний персонал в том, что кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры Александра Лебединская к ним не поступала по причине пребывания в состоянии жизни.
Стоп! – сказал я сам себе и невольно надавил на тормоз. А кто вообще первый сказал, что Инга сбила Лебединскую? Да я же сам и сказал, черт рогатый! Я же первый поднял панику, когда услышал от Инги про пирожковую, два часа пополудни и брючный костюм!
Я дернул себя за волосы. Убить тебя мало, Вацура! – угрожал я сам себе. За такие вещи утопить не жалко! Ни в чем не повинную женщину в покойницы записал! Стыдуха!
Нет, в морг ехать не надо! – отбросил я в сторону первую бредовую идею. Хотя, конечно, когда-нибудь придется выяснить, кого же на самом деле сбила Инга. Кто та женщина, которая несколько дней назад, в два часа дня, проходила по пешеходному переходу в Вишневом проезде?
А была ли женщина?
А кровь! Вмятина!
А была ли вообще кровь?
Но было же в криминальной сводке сообщение о наезде!
Я заехал в гараж, вылез из машины и захлопнул дверь, как Лебединская, не жалея сил. Вышел через торец во двор и столкнулся нос к носу с Бразом. Я не придал значения тому, что он был страшно бледен, а его глаза – неестественно светлы и блестели так, словно он поставил себе контактные линзы.
– Привет! – фамильярно приветствовал я его, взмахнув рукой. – Что нового на поприще киноискусства?
Его ответ на мой дежурный вопрос был мне неинтересен, и я, не задержавшись, прошел мимо, но Браз вдруг схватил меня за руку и рывком повернул к себе.