Наше родословие
Единственный путь к познанию разума
Восстающие против словопроизводства, единственного пути к познанию разума языков, могут возопиять против нас, но превеликое множество наших догадок так ясны и верны, что разве одно только невежество или упрямство не захочет принять их за очевидные доказательства. Однако лучше из десяти открытий в одном погрешить, нежели девять оставить во мраке и неведении.
Словопроизводный словарь, наподобие, как в родословной от праотца семейства, показывает происшедшее от него поколение, от коренных или первообразных слов (то есть тех, до начала которых добраться невозможно), иследует произведенные от них ветви.
Слова всех языков покажут нам, что всякое из них имеет свое начало, то есть мысль, по которой оно так названо. Сам рассудок подтверждает это. Ибо человек, будучи существо одаренное разумом, не мог представлявшимся ему новым предметам давать имена как-нибудь, без всякого размышления. Нет! Он давал их по соображению с теми, имена которых были ему уже известны. Вот почему всякое слово сверх ветвенного значения, заключает в себе и коренную мысль, от коей получило оно свое название.
Навык обыкновенно приучает нас к одному ветвенному значению, так что мы коренную в нем мысль забываем, или не обращаем на нее внимания. Например, при словах закон, забор, корабль представляем себе только вещи, под сими словами разумеемые, не рассуждая о происхождении их от слов кон, беру, кора. Но без таких рассуждений язык не покажет нам составлявшего его ума человеческого и будет как бы некое случайное сборище слов, без всякой цепи и связи составленное.
Не только в нашем, но и в чужих языках видно, что люди умствовали одинаково. Например, латинское ferocitas по-нашему зверство. Слова различны, но происходят от одинаковой мысли: наше от зверь, а их тоже от stia, зверь.
Француз говорит vouloir (хотеть), enterrement (погребение). В словах наших не те корни, какие в их, но мысль в них та же: их vouloir происходит от volonte (воля), а наше хотеть от охота. Мы хотя от нашего воля не говорим по их вопить, но говорим изволить, то. же, что хотеть. Их enterrement происходит от слова terre (земля), а наше погребение от гребу; но если б мы и по их выражению сказали вземление, то не значило бы оно то же, что погребение, то есть зарытие в землю? Я мог бы показать тысячи подобных слов. Словопроизводный словарь открыл бы нам состав и богатство нашего языка. Разбор во всех других языках тех слов, которые от общего с нашим корня происходят, позволил бы нам разуметь их основательнее, и даже лучше самих говорящих ими народов, потому что они без славенского языка во многих семействах слов своих не могут находить породившего их праотца.
Исследование языков возведет нас к первобытному языку и откроет: как ни велика разность их, но она не от того происходит, что каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Но большею частью, одно и то же слово, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, постепенно изменялось, так что напоследок сделалось само на себя не похожим, пуская изменяющиеся ветви. Каждый народ по собственному соображению и свойству языка своего рассуждает. Употребляя общее слово, один часто разумеет под ним не ту ж самую вещь, какую другой, имеющую, однако, близкое с ней сходство и значение. Например, мы под словом смерть разумеем лишение жизни, а голландец под своим smart разумеет болезнь или мучение, сокращающее жизнь.
До некоторых слов легко можно добираться, а до других нет. Например, о словах берег, блюдо нетрудно при глаголах берегу, блюду догадаться, что берега реки или моря берегут, хранят в себе воду; а блюдо подобным же образом блюдет или хранит накладенную в него пищу. Однако слова петух, кортик, вишня считают коренными, тогда как они очевидно происходят от петь, короткий, вишу. А до таких слов, как сноха, блоха, бдеть невозможно доходить без некоторых отысканных или случайно открывшихся сведений. Богемское слово сыноха (synocha) даст нашему слову сноха происхождение от сын, поскольку означает сыновнюю жену. Польское слово рchla (а по другим наречиям blcha) покажет нам, что наша блоха, невзирая на великое изменение, происходит от глагола пхать, пихать (по-польски рchac), поскольку в сем насекомом всего приметнее то, что, пхая себя ногами, высоко скачет. Богемцы слово свое bditi (бдеть) производят от buditi (будить), и справедливо: ибо разбудить есть не что иное, как сделать бдящим, то есть не спящим. Словари славенских наречий и старинные книги весьма нужны для отыскивания принадлежности ветвей к коренному слову.