Итак, коварный захватчик императорского престола якобы ради мира отправляет к нам послов, просит и добивается переговоров с венецианским дожем[743]. Но дож возразил ему, сказав, что не может заключить прочный мир с тем, кто, презрев святость присяги, верности и договора, свято соблюдаемого между всеми, в том числе между неверными, заключил в темницу своего господина и отнял у него власть. Он также дал ему добрый совет — восстановить на троне своего господина и смиренно просить у него прощения, и обещал в этом случае наше заступничество. Мы, говорил он, милостиво обойдёмся с его господином, если он того захочет, и всё, что он сделал против нас дурного, спишем на его возраст и заблуждения, если он образумится. Но тот произнёс в ответ лишь пустые слова, ибо ответить по существу ему было нечего. От послушания римскому понтифику и поддержки Святой земли, клятвенно обещанных Алексеем и подтверждённых его императорской грамотой, он наотрез отказался, заявив, что предпочтёт скорее расстаться с жизнью и погубить Грецию, чем допустить, чтобы восточная церковь подчинялась латинским владыкам. Итак, следующей ночью он тайно задушил в тюрьме своего господина, с которым ещё днем делил трапезу. Затем железной палицей, которая была у него в руках, он с неслыханной жестокостью разбил бока и рёбра убитого и распространил слух, будто тот сам случайно лишился жизни, хотя именно он удавил его верёвкой. Устроив ему императорские похороны, он посредством последних почестей скрыл это всем известное преступление.
Так прошла вся зима до того дня, как мы, приготовив на наших кораблях лестницы и установив боевые машины, погрузились на суда и 9 апреля, то есть в пятницу перед днём Страстей Господних, все разом, во имя чести святой римской церкви и ради поддержки Святой земли, с моря атаковали город. В этот день, хоть и без большой крови со стороны наших, мы встретили такой отпор, что стали посмешищем в глазах наших врагов, чьи позиции в этот день во всех отношениях были более слабы, так что мы были вынуждены оставить грекам вытащенные на сушу боевые машины и, не окончив дела, отступить на противоположный берег. В итоге, мы в этот день, очевидно, лишь напрасно тратили силы. Итак, сильно смущённые и объятые страхом, мы, тем не менее, укрепились в Господе и, приняв решение, вновь приготовились к битве. На четвёртый день, 12 апреля, то есть в понедельник после Страстей Господних, мы, воспользовавшись северным ветром, опять причалили к стенам и с большим трудом и при ожесточённом сопротивлении греков соединили корабельные лестницы с лестницами башен. Но, как только они, вступив в рукопашную, ощутили на себе мечи наших воинов, исход битвы не долго оставался сомнительным. Ибо два связанных друг с другом корабля, которые везли наших епископов — Суассонского и Труасского — и назывались «Рай» и «Пилигрим», первыми достигли своими лестницами лестниц на башнях и дали пилигримам счастливую возможность сразиться с врагами во имя рая. Знамена епископов первыми взвились на стенах, и служителям небесных таинств небом была дарована первая победа. Итак, как только наши ворвались в город, то несметная толпа отступила по воле Господа перед немногими; греки бросили укрепления и наши храбро открыли ворота рыцарям. Когда император, который в полном вооружении стоял в шатре неподалёку от стен, увидел их вторжение, то сейчас же покинул лагерь и бежал. Наши занялись резнёй, многолюдный город был взят, а те, кто спасся от наших мечей, укрылись в императорских дворцах. Наконец, наши вновь собрались уже после того, как устроили грекам страшную резню. Когда наступил вечер, они, изнурённые, сложили оружие, чтобы обсудить завтрашний штурм. Император также собрал своих людей и призвал их к завтрашнему сражению, уверяя, что теперь они в силах одолеть наших, которые заперты внутри городских стен. Однако ночью он тайно бежал, тем самым признав своё поражение.
Поражённый этим известием греческий народ приступил к избранию нового императора. Но, с наступлением утра, когда они собирались провозгласить некоего Константина[744], наши пехотинцы, не дожидаясь решения вождей, бросились к оружию, и греки, обратив тыл, оставили прочнейшие и чрезвычайно укреплённые дворцы, так что весь город в одно мгновение был взят. Было захвачено огромное количество лошадей, а золота, серебра, шелков, дорогих одежд и драгоценных камней, то есть всего того, что считается у людей богатством, нашли в таком изобилии, что стольких богатств, казалось, не было во всём латинском мире. Те, кто прежде отказал нам в малом, теперь по Божьей воле оставили нам всё, и мы по праву можем сказать, что ни одна история не рассказывает о более удивительных событиях во время военных походов, чем эта, и что в нас, очевидно, исполнилось пророчество, которое гласит: «Один из вас прогоняет сотню»[745]; ведь если разделить победу на всех, то каждый из наших осадил и победил не меньше сотни врагов. Однако, мы отнюдь не приписываем себе эту победу, ибо над всем чудесным простёрта длань Всевышнего и десница силы Его открылась в нас[746]. Это сотворено Господом и удивительно в очах наших[747].