13. О походе герцога в Вестфалию. А герцог, собрав войско, направил его в Вестфалию под началом Адольфа, графа Шауэнбурга, Бернгарда, графа Ратцебурга, Бернгарда, графа Вёльпе, — он один, как стало известно в последующем, остался верен герцогу, тогда как другие его покинули, — а также Гунцелина, графа Шверина, Лиудольфа, графа Халлермунда, и его брата Вильбранда. Они получили приказ сразиться с врагами герцога в самом центре земель тех, которые захватили в тех краях его владения, то есть, Симона, графа Текленбурга, Германа, графа Равенсберга, Генриха, графа Арнсберга, Видукинда, графа Шваленбурга, и очень многих других, и расположились в районе Оснабрюкка. Когда вражеское войско приблизилось, вестфальцы были уничтожены одним страшным ударом, потому что саксы, которые зовутся гользатами, были людьми чуждыми всякого милосердия и весьма склонными к пролитию человеческой крови. Их глаз не щадил ни большого, ни малого, но всех, кто стоял против них, они безжалостно предавали смерти[203]. Тем не менее многие из рыцарей были взяты в плен; наиболее видным среди них был Симон, граф Текленбурга; герцог велел бросить его в оковы, и он был связан до тех пор, пока не изъявил герцогу покорность. Позднее он был освобождён от оков и, принеся клятву верности, стал самым верным вассалом герцога, преданно сражаясь за него в течение всей этой смуты. Однако, между герцогом, с одной стороны, и графом Адольфом и прочими вельможами, с другой, возник спор по поводу пленных. Ибо герцог говорил, что ему по праву должны быть переданы все пленные. С ним согласились граф Гунцелин, Конрад фон Роде и другие близкие герцогу люди из его дома, и передали ему своих пленных. Но остальные возражали, говоря, что воевали за свой счёт, и потому справедливо, чтобы они возместили свои расходы за счёт пленных; ведь они просто не смогут нести военные расходы, если их пленники будут передаваться чужим людям. Этими возражениями граф Адольф страшно разгневал герцога, и с этого времени между ними были посеяны семена вражды. А граф вместе с остальными вернулся в свою землю с бесчисленным множеством пленных и богатой добычей.
14. О сожжении города Хальберштадта и пленении епископа Ульриха. Тем временем Ульрих Хальберштадтский, не вынося, как было сказано выше, покоя и движимый старинной враждой, причинял герцогу одно беспокойство за другим. По этой причине его церковь понесла тяжкий и достойный вечного сожаления урон. Поскольку из города Хальберштадта и замка Хорнбург[204] делались постоянные набеги, селения герцога предавались огню, а его людей либо убивали, либо уводили в плен, последний, движимый страшным гневом, собрал толпу своих друзей и отправил их в те края, чтобы они, если смогут, должным образом отомстили его врагам. Итак, отправившись в путь, они сожгли и разграбили множество селений, а придя к Хальберштадту, вопреки врагам, но без особого риска овладели этим городом. Рассеявшись повсюду, они брали в плен горожан и захватили богатую добычу, хотя крепость, в которой укрылся господин епископ вместе с большим количеством вооружённых людей, укреплённая и закрытая со всех сторон, ещё не была взята. Благодаря предусмотрительности горожан, которые боялись опасности пожара, вышло, что во всём городе нигде нельзя было найти огня. Впрочем, враги не очень-то и старались его найти, ибо из-за святости места собирались пощадить город. Однако, один из них всё таки нашёл где-то спрятанный огонь и поджёг какую-то хижину. Взметнувшееся пламя тут же охватило весь город и он целиком обратился в пепел[205]. Кафедральная церковь св. Стефана и Пресвятой Матери Божьей Марии также сгорела со всем своим убранством и, — о чём нельзя говорить без слёз, — вместе с этими священными зданиями в огне погибло множество клириков, которые укрылись там словно в убежище. А господин епископ, обложенный огнём в собственном доме, был взят в плен вместе со своим родственником, приором Ромаром, и многими другими; мощи блаженного Стефана, которые епископ случайно взял с собой в крепость, едва не сгорели и полусожжённые были буквально вырваны из огня. О правда Божья, бездна великая![206] Надобно прийти соблазнам, но горе тому человеку, через которого соблазн приходит[207]. Однако кто же признается, что соблазн пришёл по его вине? В таком случае все заявляют о своей невиновности и, стремясь остаться безнаказанными, всегда находят оправдание для своей ошибки. Однако, из-за прошлых прегрешений часто возникают ещё более тяжкие греховные соблазны. Поэтому блаженный Григорий и говорит: «Того, кто презрел заповеди и не желает каяться, Бог подвергает соблазну, чтобы он совершил ещё более тяжкий грех, раз не покаялся в более лёгком». Так, одни грехи являются одновременно грехами и наказанием за грехи, другие — грехами и причиной грехов. Наконец, третьи грехи являются как причиной грехов, так и наказанием за них. Ибо грех — это как то, что не устранено скорым покаянием, так и то, что является причиной греха и наказанием за грех. Итак, из-за прошлых прегрешений, как было сказано выше, приходят соблазны, то есть ещё более тяжкие грехи. Поэтому Давид и говорит в Псалме: «Приложи беззаконие к беззаконию их»[208]. И другое пророчество: «За кровопролитием следует кровопролитие»[209], то есть один грех влечёт за собой ещё один. Но неужели могут прийти соблазны по вине пастырей церкви и верховных понтификов? Ведь они, кажется, как некогда Моисей, ведут народ Божий к земле обетованной по обширной пустыне этого мира. О если бы они вели его по царской дороге, так чтобы оба не свалились сослепу в пропасть! И что же? Мы их осуждаем? Ничуть. Просто мы видим их опоясанными двумя мечами — духовным и мирским. Однако духовный меч следует применять более часто, нежели мирской, а последний — вообще только против тех, кто не боится приговора об отлучении. Нынче же, чтобы показать силу светской власти, чаще применяют мирской меч, а не духовный, и, думая, что тем самым служат Богу, часто терпят поражения. Ведь духовный меч сильнее мирского, ибо слово Божье живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого[210]. И вот, пожалуйста, этот свирепейший лев[211], от рыка которого трепетала земля, повержен ныне на землю, поражённый духовным мечом, тогда как мирской меч, напротив, приводил его в ярость, отчего проистекали ещё большие соблазны. Поэтому как в этой битве, так и в предыдущей использовались в основном мирские средства. Но оставим это и вернёмся к нашему повествованию, чтобы не казалось, будто мы намереваемся оскорбить священников Божьих. Ибо они, как кажется, бдительно стоят на страже у Господа, чтобы дать отчёт о душах своих подданных.