В противопоставлении суша-море особое значение имеет море — местопребывание многочисленных отрицательных, преимущественно женских, персонажей; жилище смерти, болезней, куда их отсылают в заговорах Его воплощения — море, океан-море, морской царь и его двенадцать дочерей, двенадцать лихорадок и т. п. Положительный аспект воплощается в мотивах прихода весны и солнца из-за моря. Hа указанное противопоставление наслаивается другое: сухой-мокрый (сравним позднее — Илья Сухой и Мокрый, Hикола Сухой и Мокрый, сочетание этих признаков в Перуне, боге молнии — огня и дождя).
Противопоставление огонь-влага воплощается в мотивах противоборства этих стихий и в таких персонажах, как Огненный Змей (в русских былинах о Волхе Всеславьевиче, в сказках и заговорах, в сербском эпосе о Змее Огненном Волке), Огненная Птица (сказочная жар-птица, словацкая "птица-огневик", птица Страх — Pax в русских заговорах с ее иссушающими вихрями и т. п.), Огненная Мария, которая связана с Громовитым Ильей в сербских и болгарских песнях, противопоставлена Марии Макрине (от "мокрый") и т. п. Особую роль играет "живой огонь" в многочисленных ритуалах, обряды сожжения, возжигания костра и обряды вызывания дождя (пеперуда, додала у южных славян), культ колодцев и т. п. Огонь и вода соединяются в образах Перуна, Купалы, огненной реки и других.
Мифологическими воплощениями противопоставления день-ночь являются ночницы, полуночницы и полуденницы, Зори — утренняя, полуденная, вечерняя, полуночная. Конь Свентовита днем — белый, ночью — забрызганный грязью.
В противопоставлении весна-зима особое значение имеет Весна, связанная с мифологическими персонажами, воплощающими плодородие — Ярилой, Костромой, Мореной и т. д., а также с обрядами похорон зимы и отмыкания весны, с растительными и зооморфными символами.
Противопоставление солнце-луна воплощается в мифологическом мотиве брачных отношений Солнца и Месяца. Солнечные божества — Сварог, Дажьбог, Хорс и другие. Один из наиболее древних общеславянских образов — образ колеса-солнца; сравним также образ солнца на вершине мирового дерева и каравай-солнце.
Противопоставление белый-черный известно и в других вариантах: светлый — темный, красный — черный. Его воплощение в пантеоне — Белобог и Чернобог; в гаданиях, ритуалах, приметах белый цвет соотносится с положительным началом, черный — с отрицательным (сравним народное различение белой и черной магии).
Противопоставление близкий-далекий в славянская мифология указывает на структуру пространства (по горизонтали) и времени: сравним "свой дом" — "тридевятое царство" в русских сказках, образы пути-дороги, моста, дали, давние и новые времена. Дом-лес — конкретный вариант противопоставления близкий-далекий и реализация оппозиции свойчужой; воплощается в образах человека и зверя (например, медведя), домового и других духов, связанных с различными частями дома и двора, лешего и т. п.
Противопоставление старый-молодой подчеркивает различие между зрелостью, максимумом производительных сил и дряхлостью — сравним мифологические пары юноши и старика с плешью в весенних и осенних обрядах, Бадняка и Божича. Особую роль в славянской мифологии играли образы старухи-ведьмы типа бабы-яги и плешивого старика, деда и т. п. С противопоставлением старый-молодой связаны оппозиция предки — потомки и ритуалы поминовения предков, "дедов", а также оппозиции старший — младший, главный — неглавный (сравним роль младшего брата в славянском фольклоре и т. п.).
Противопоставление священный-мирской отличает сферу сакрального, наделенную особой силой (сравиним корень "свят-", в частности в мифологических именах типа Свентовит, Святогор), от сферы бытовой профанической, лишенной этой силы.
Описанный набор элементов славянской мифологии (как основных противопоставлений, так и мифологических персонажей) может реализоваться в текстах разного рода — эпосе, сказках, заговорах, отдельных речениях, относящихся к приметам, проклятиям, и т. п. Такие обряды, как хождение с козой, гонение змей, заклание ильинского быка, коровья смерть, сожжение скота, завивание бороды (Велесу, Hиколе или Илье), вызывание дождя, окликание звезды, юрьевские и купальские праздники, позволяют восстановить многие мифологические мотивы и установить связь мифов с обрядами, в которых также реализуются эти мотивы.
Для праславянского периода восстанавливаются многочисленные празднества, в частности карнавального типа, связанные с определенными сезонами и поминанием мертвых. Совпадение ряда характерных деталей (участие ряженых, фарсовые похороны) наряду с типологическим объяснением делает возможным (в соответствии с гипотезой В.Пизани) возведение этих славянских празднеств к календарным обрядам ряженья и т. п., реконструируемых для общеиндоевропейского периода Ж.Дюмезилем. Уже раннесредневековые латинские источники описывают фарсовые обряды (в том числе и поминальные) как у западных славян (Козьма Пражский и другие), так и у южных (в 13 веке Димитрии Болгарский описывает русалии и производимые по их случаю театрализованные действа и танцы, характеризуемые как непристойные). В неофициальной народной культуре эти обряды сохраняются до 19–20 веков во всех славянских традициях: сравним смеховые похороны мифологических существ типа Костромы, Масленицы, Ярилы, Мары и других у восточных славян (где в сезонных обрядах участвуют и зооморфные символы типа "коровьей смерти"), у чехов (обряд umrlec, моравские весенние обряды на Смертной неделе, когда выносилось чучело Smrtna nedela с исполнением песен, дословно совпадающих с восточнославянскими), у болгар (русалии, Герман и другие).