Хотя до развалинъ Салоны (Соленъ), гдѣ теперь ведутся дѣятельныя археологическія раскопки, отъ Сполато всего полчаса ѣзды, но мы побоялись упустить свой пароходъ и не надѣялись, что успѣемъ осмотрѣть при наступавшемъ уже вечерѣ довольно обширные останки родины Діоклетіана и древней столицы всей Далмаціи.
Поэтому мы ограничились осмотромъ только самаго Сполато. Его старинныя улицы, кажется, еще уже и темнѣе, чѣмъ улицы Зары, и то-и-дѣло ныряютъ подъ сплошными сводами домовъ. Это настоящій глухой уголокъ Италіи. Такія же маленькія лавчонки и тратторіи, такая же безцеремонность всѣмъ открытой уличной жизни. Какъ въ Италіи, здѣсь то-и-дѣло попадаются надъ входными дверями домовъ, въ карнизахъ оконъ, въ стѣнахъ — старинныя плиты съ надписями, камни съ высѣченными на нихъ гербами, обломки колоннъ или скульптуры. У фонтановъ, гдѣ моютъ бѣлье, вы встрѣтите вмѣсто корыта какой-нибудь древній мраморный саркофагъ съ отбитыми углами; больше всего, конечно, попадается остатковъ венеціанскаго времени, духомъ котораго насквозь пропитана архитектура старыхъ здѣшнихъ домовъ и старыхъ здѣшнихъ улицъ. Только чистота улицъ здѣсь, какъ и въ Зарѣ, истинно — нѣмецкая. Всѣ онѣ превосходно вымощены и выметены, вездѣ удобные стоки для нечистотъ, вездѣ проведены желоба для поливки улицъ…
Мы осмотрѣли въ Сполато и маленькій археологическій музей, помѣщающійся, кажется, въ одной изъ древнихъ башенъ. Тамъ собраны исключительно предметы римской древности, откопанные въ Салонѣ и Сполато: мраморные и каменные саркофаги съ скульптурными изображеніями, надгробныя плиты съ надписями, статуи, обломки колоннъ, монеты, печати, орудія, посуда и всякія домашнія вещи древнихъ римлянъ. Тутъ же и довольно богатая археологическая библіотека.
Находившись пѣшкомъ до устали по лабиринту темныхъ сводистыхъ улицъ и тѣсныхъ баварчиковъ, мы зашли въ знакомую нашему нѣмцу пивную — выпить хваленаго имъ пильзенскаго пива. Тамъ возсѣдала среди благоговѣйно взиравшихъ на нее посѣтителей недоступно-величественная, роскошная какъ Юнона, красавица нѣмка, племянница хозяина, которая, какъ кажется, своимъ могучимъ бюстомъ и своимъ классическимъ профилемъ привлекала въ эту скромную пивную и нашего вѣнскаго нѣмца, и всю остальную публику, гораздо больше, чѣмъ весьма сомнительный пильзенскій нектаръ ея почтеннаго дядюшки.
Когда мы, изрядно утомленные, возвратились на морской берегъ, широкая, освѣщенная фонарями набережная была залита гуляющимъ народомъ. Въ открытой полукруглой бухтѣ, отгороженной отъ моря справа искусственною каменной дамбою, а слѣва природною каменистою косою, качалось нѣсколько новыхъ судовъ, только-что причалившихъ къ ночи въ гавань, а на маякѣ, торчавшемъ у самаго конца косы, около небольшого австрійскаго укрѣпленія, уже горѣлъ сигнальный огонь.
Мы сѣли на одну изъ скамеекъ бульвара и стали глазѣть на продвигавшуюся мимо публику, бесѣдуя со своимъ малосвѣдущимъ нѣмцемъ о Сполато и далматскихъ славянахъ.
Славянства, увы, осталось очень мало въ этомъ австрійско-итальянскомъ городѣ, едва ли болѣе, чѣмъ римскихъ развалинъ временъ Діоклетіана, по крайней мѣрѣ, на первый взглядъ. Конечно, названія улицъ и надписи вывѣсокъ писаны здѣсь не только по-итальянски, но и по-славянски, хотя тѣми же латинскими буквами; конечно, вы слышите здѣсь на каждомъ шагу славянскую рѣчь; но уже весь строй здѣшней жизни, всѣ нравы и обычаи здѣшнихъ жителей до того похожи на жизнь и обычаи прибрежныхъ городовъ Италіи и остальной западной Европы, что странно было бы даже и отыскивать въ нихъ какихъ-нибудь характерныхъ слѣдовъ славянства. Славянство и здѣсь, какъ въ Зарѣ, ушло въ глубь страны, въ горныя деревни и глухіе хутора, хотя и туда проведена теперь желѣзная артерія отъ Сполато до Книна, по которой западно-европейское вліяніе проникаетъ мало-по-малу и въ деревенскую жизнь далматинца. Сполато уже давно, еще бывши славянскимъ Сплетомъ, сослужило далматинскому славянству роковую службу, сдѣлавшись средоточіемъ латинства и религіознаго, и политическаго. Въ ІХ-мъ вѣкѣ, когда господствовавшіе въ Далмаціи франки довели своею жестокостью до возстанія, этотъ добровольно подчинившійся имъ народъ, когда, по выраженію императора Константина Багрянороднаго, «франки даже грудныхъ младенцевъ убивали и бросали на съѣденіе псамъ», Терпиміръ, правившій въ это время далматскими хорватами, все-таки не хотѣлъ разрывать ни съ римскою церковью, ни съ западной римской имперіей, и признавая, хотя бы только въ теоріи, политическую власть надъ Дадмаціею франкскаго короля Лотарія, особенно старался усилить значеніе сплетской, или солинской, церкви, этого главнаго тогда редута папизма и латинства на берегахъ Балканскаго полуострова. Сохранилась грамота Терпиміра, писанная этимъ славянскимъ княземъ уже на латинскомъ, а не на родномъ языкѣ, въ которой