По свидетельству Длугоша, язычники-поляки молили подземное божество отвести их по смерти в лучшие места ада (in meliores inferni sedes)[48]. В Шлезии «пеклом» называют склепы с погребальными урнами[49]; а словацкий pikuljk принадлежит к разряду домовых гениев, в образе которых чтились духи усопших предков. В народных сказках герои, отправляясь на тот свет, нисходят туда чрез глубокую яму. Словаки рассказывают об одном охотнике, который по указанию Бабы-яги ездил в ад и спускался для того в пропасть; его вез летучий змей (дракон-туча), и когда не хватило запасов, странствующий молодец вынужден был дать змею кусок мяса от собственной ноги и остался навсегда хром[50].
Те же подробности находим в наших, немецких и норвежских сказках, повествующих о возвращении героев с того света – из далекой страны чудовищных демонов; но место змея заступает громадная птица, потемняющая своими крыльями солнечное сияние. В заговорах нечистая сила посылается «в океан-море (или небо), в бездны преисподние, в котлы кипучие, в жар палючий, в серу горючую, в тартарары – во тьму кромешную»[51]. Изображая ад пеклом, т. е. возжженною смолою, народная фантазия соединила с ним представление об огненной, бурно клокочущей реке, которая у греков называлась πυρίφλεγέύου (огненный поток)[52]. Миф о кончине мира, живописующий разрушение в шуме весенних гроз старой, одряхлевшей зá зиму природы, свидетельствует, что в то страшное время протечет река огненная.
При конце Вселенной настанет царство Антихристово, светила небесные померкнут, архангелы вострубят в рога – и мгновенно воскреснут мертвые. «Посем, – говорит Кирилл Туровский, – огнь неугасимый потечеть от въстока до запада, поядая горы и камение и древа, и море иссушая; твердь же яко бересто свертится (вар. небеса совиются), и вся видимая сущия вещи, развее человек, вся от ярости огненныя яко воск истают, и згорит вся земля. И сквозь той огнь подобает всему человеческому роду пройти… В них же суть неции, мало имуще съгрешения и неисправления, яко человеци, понеже есть Бог един без греха, да сим огнем искушени будут, очистятся и просветятся телеса их яко солнце, по добродетели их: праведным дает свет, а грешным опаление и омрачение.
Прешедшим же им огненную сию реку, огньнная си река, по Божию повеленью, послуживше и отшедши к западу, учинится во озеро огненное на мучение грешным. Посем будет земля нова и ровна, якоже бе искони, и бела паче снегу, и потом повелением Божиим пременится и будет яко злато; изидеть из нея трава и цвети и много различнии и неувядающи никогда же… и взрастут древа не яко видимая си суще, но высотою, лепотою, величеством невозможно есть изглаголати усты человеческыми»[53].
В стихе о Страшном суде сказано: протечет река огненная и запылает огонь от земли до неба и пожрет камни, леса, птиц и зверей.
Вслед за тем начинается великий потоп, омывающий греховную землю[54]. На картинах Страшного суда изображается и эта неугасимая река, с толпами захваченных ею грешников. В путевые записки Коробейникова и Грекова при описании святых мест Палестины занесено предание: «…и тою подолью, сказывают, хочет течи река огненная в день Страшного суда»[55]. В народном стихе Михаил-архангел представляется в роли Харона[56]: как на последнего возложена была обязанность переправлять тени усопших через адские потоки, так этот перевозит души праведных через реку огненную «ко пресветлому раю».
В сказках змей и Баба-яга указывают богатырям на огненные источники (тучи), в которые что ни брось – тотчас же все объемлется пламенем Восток, откуда восходит (нарождается) ясное солнце, чтился арийцами как райская страна, царство весны и ее благодатных даров; напротив, запад есть страна ночного мрака, смерти и адских мук. Младенческим племенам все то казалось за истину, что видел их глаз; солнце, удаляющееся вечером с небесного свода, и облака, гонимые за горизонт ветрами, как бы уходят под землю, а потому запад, где умирает дневное светило, признан был за подземное, загробное царство; там полагали греки и свой άδης. Весенняя, пожигаемая молниями туча течет с востока огненною рекою, поедает обветшалый мир и затем отходит к западу, где и водворяется на муку грешным Всемирный пожар действует заодно со Всемирным потопом, как поэтические представления грозового пламени и дождевых ливней, и затем наступает блаженное царство весны: земля, обессиленная рукою старости (то есть зимы), юнеет и обновляется, поля и леса одеваются в зелень и сулят обилие плодов земных. Согласно с представлением зимних туч бесплодными горами и скалами, созданными владыкою демонов и разрушенными богом-громовником, новый мир изображается цветущею равниною. Так как и с огнем, и с водою соединялась идея физического и нравственного очищения, то понятно, почему народ сочетал с огненною рекою двоякое значение: во-первых, адского, наказующего потока и, во-вторых, очистительного пламени (fegefeuer); здесь коренится католический догмат о чистилище (purgatorium).
52
Griech. Myth. Преллера, I, 637; φλεγω – пожигаю. Калевала упоминает огненную реку; волны ее бьют в скалу, на вершине которой сидит орел (молниеносная птица) и точит свой клюв.
53
Пам. XII в., 100–1; Рукоп. графа Уварова, вып. I, 118–9. В стихирах недели мясопустной, по рукописи XV столетия, читаем: «…река же огньная пред соудищем течет, оужасая вьсех… плачю и рыдаю, егда во оуме приимоу огнь неоугасимый, тмоу кромешноую и пропасть глоубокоую, лютого червия неоусыпающего и скрежет зоубный». – Калеки пер., VI, с. XVII.