Выбрать главу

Чехи убеждены, что каждый человек имеет в своем теле червя, от которого и зависит его жизнь; сверх того, они рассказывают о зловредных червях, из которых одни точат сердце, другие пьют кровь, а третьи пожирают принятую человеком пищу – предание, принадлежащее глубочайшей древности, ибо уже в Атарведе встречаем заговоры, направленные на убиение червя, который гнездится в голове, внутренностях или крестце больного[184]. Итак, грызущая боль недугов сравнивается с подтачивающим тело червяком; входя внутрь человека, злой эльф принимает образ этого насекомого и начинает поедать мясо и и пить кровь, почему поляки червей, причиняющих людям болезни, называют białe łudzie. Те же верования разделяли и греки, как видно из свидетельств языка: έπιάλτης, έφιάλτης (= aufspringer) – демонический дух, который давит по ночам и производит лихорадочное ощущение; ήπιάλης, ήπιόλης – эльф; ήπίαλος, ήπίολος – лихорадка, озноб и удушье; ήπίολος означает также и бабочку[185].

Приведенные нами выше народные названия болезней, известные на Руси и у других славян, не оставляют ни малейшего сомнения, что в древности они признавались за существа демонические, подобные злым эльфам. Предание дает им Божий бич и стрелы и все телесные страдания рассматривает как следствие от удара или укола их оружия: болезнь – это божья рана или язва, нанесенная рукою незримого духа, свидетельство его карающей силы и раздражения («божья мочь», «божий гнев»). Чтобы предать людской род болезням, Сатана истыкал перстом или, по другому варианту, древом (жезлом, палицею) тело первого человека; поселяне называют недуги притками, от глагола «приткнуть» – коснуться.

В устах народа употребительны клятвы: «Чтоб тебя родимец и трясца побили!», «Чтоб тебя притка ударила!», «Чтоб тебя язвило, пятнало, стреляло!»[186]. Мы доселе говорим: разбит параличом, а в областных наречиях эту болезнь обозначают выражением: его прострелило[187]. В грамоте царя Алексея Михайловича к боярину Морозову читаем: «…а про смертоносную язву не пишете, престала ли или нет… и которого числа дияка нашего Петра Стеншина пострелило?»[188] Сибирской язве дают названия змеиный пострел[189]; колотье и головная боль (мигрень) у чехов называются strilý, у русских – стрелы; стреляет – чувствуется колотье; во Псковской губернии стрели цы – болезнь коров[190]. В первой песне «Илиады» поэт рассказывает, как разгневанный Аполлон взялся за серебряный лук и, пуская крылатые стрелы, наслал на ахейское войско моровую язву; тем же оружием поразил он и детей Ниобеи. Подобными стрелами обладала и богиня Артемида. Одиссей обращается к тени своей матери с вопросом: скончалась ли она медленно от тяжкой болезни, или вдруг Артемида тихой стрелой ее поразила? В другом месте «Одиссеи» говорится о блаженной стране, где люди умирают не от старости и болезней:

Лук свой серебряный взяв, Аполлон с Артемидой нисходят Тайно, чтоб тихой стрелой безболезненно смерть посылать им.

Это – быстрый удар паралича, разом, без долгих страданий пресекающий жизнь[191]; сравни с русским преданием о добрых ангелах, мгновенно изъемлющих душу добродетельного человека, чтобы водворить ее в райских селениях. Когда ребенок страдает неизвестною болезнью, мечется и кричит по ночам, простолюдины кладут ему под голову – мальчику небольшой лук со стрелою, а девочке пряслицу, причитывая: «Щекотиха-будиха! вот тебе лучок (или пряслица), играй, а младенца не буди»[192]. О лесунках и русалках рассказывают, что они, завлекая путника, щекочут его до тех пор, пока не упадет он бездыханным; поэтому название болезни щекотихою намекает на связь ее с этими эльфическими девами: прилегая к ребенку, она щекочет (мучит) его и тем самым отымает у него сон.

Как все облачные (водяные) девы, русалки представлялись пряхами, приготовляющими туманные покровы, которыми они застилают небо, и потому пряслица точно так же указывает на стихийный характер демона-болезни, как и лук со стрелами. У чехов девица, захворавшая лихорадкою, должна трижды обежать пруд и, обегая, в первый раз бросить в воду кусок хлеба, во второй – веретено, а в третий – пачку льна; эти приношения задерживают лихорадку в ее подводном жилище, и она уже не приходит в обычное время мучить больную. Отсюда же объясняется обычай мерить больного ниткою, сожигать ее на огне, а оставшийся пепел разводить в воде и давать пить во время припадков[193].

вернуться

184

Обл. сл., 27; Громанн, 152—3.

вернуться

185

D. Myth., 429.

вернуться

186

Сын Отеч., 1840, т. V, 283; Обл. сл., 273.

вернуться

187

Доп. обл. сл., 220.

вернуться

188

Записки отд. рус. и славян, археолог., II, 725.

вернуться

189

Толков. сл., прибавл. 5.

вернуться

190

Громанн, 160; Доп. обл. сл., 220.

вернуться

191

Одиссея, XI, 170; XV, 403 и дал.; Der Ursprung der Myth., 108.

вернуться

192

Послов. Даля, 403.

вернуться

193

Громанн, 163, 178.

полную версию книги