73. Истрин, 1923. С. 45-102; Ерёмин, 1966/1. С. 9-17; Творогов, 1974. С. 99-113; Творогов, 1976. С. 9-21.
74. Ерёмин, 1966/2. С. 42-97; Данилевский, 2004.
75. Cosmas. III. 62.
76. О героическом элементе раннеисторических описаний и его связи с эпической традицией см.: Wolf, 1991. Р. 67-88.
77. ПСРЛ.Т. III. С. 101-428.
78. Magistri Vincentii, 1872. P. 193-449.
79. «Великая хроника», 1987.
80. Перечисленные памятники цитируются по последнему изданию: БЛДР. Т. 1.
81. «Слово о полку Игореве», 2002.
82. Киево-Печерский патерик, 1999. С. 7-80, 253-315, 351-423.
83. Свод известий о славянах, 1994; Свод известий о славянах, 1995.
84. В первом варианте этой работы (Щавелёв, 2005) при выявлении черт «модели власти славян», отраженной в легендах западного и восточного ареалов, предания о становлении власти у южных славян (в силу их разрозненности) не учитывались. Но затем они послужили верификационным материалом для доказательства универсальности этой модели в пределах всего славянского мира от Прибалтики до Балкан.
85. Москов, 1988; Горина, 1998. С. 26-27.
86. Динеков, 1981.
87. Литаврин, 1985; Литаврин, 1999/1. С. 192-228, 237-348.
88. Турилов, 1995. С. 2-39.
89. Иванов Й„ 1970. С. 273-287, 398-399.
90. Пешканова, 1987; Беновска-Събкова, 1996. С. 80-89.
91. Ангелов, 1980.
92. Иванов СЛ., 1991. С. 131-136; Dimitrov, 1993. Р. 97-119.
93. Мной использован русский перевод текста, опубликованный на сайте vostlit.ru. Текст перевода я сверял по изданию: Шишиħ, 1928.
94. Гаврюшина, 1996. С. 344-345.
95. Банашевиħ, 1971. С. 13-47.
96. Алексеев, 2006/2. С. 10; Наумов, 1985/1. С. 203, 212.
97. Solovjev, 1939. S. 85.
98. Фома Сплитский, 1997. С. 35-36, 159-162, 240-242.
99. Константин Багрянородный, 1989.
100. Леви-Стросс, 2000. С. 124.
101. Леви-Стросс, 1983. С. 8-32, 305-339; Эванс-Причард, 2003. С. 273-291; Рэдклиф-Браун, 2001. С. 208-236.
102. Пропп, 1996.
103. Иванов, 2000. С. 86-95; Байбурин, 1995.
104. Ср.: Кафанья, 1997. С. 91-114.
105. Исследователям нередко удается уловить нюансы разницы между этими понятиями: «Предание отличается от легенды тем, что несет "установку на достоверность"... в противовес преданию легенда (хотя и не исключает "установки на достоверность") содержит нечто необыкновенное» (Котляр, 1986. С. 11).
106. См.: Гиренко, 1991.
107. Крадин, 1995. С. 11-63.
108. Берёзкин, 1995. С. 62-78; Карнейро, 2000. С. 84-94.
109. Мельникова, 1995/1. С. 16-32; Котляр, 1998. С. 9-69; Шинаков, 2000/1. С. 303-347.
110. Литаврин, 1984. С. 193-203.
111. Коротаев, Оболонков, 1990. С. 3-52; Попов, 2000. С. 17-24; Мердок, 2003. С. 67-105, 405-436.
112. Историографические обзоры определений понятия «власть» см.: Баландье, 2001. С. 31-55, 82-99; Крадин, 2001. С. 67-116; Куббель, 1988. С. 23-41.
113. Луман, 2001. С. 11-33; Кожев, 2007.
114. Block, 1963. Р. 16-40; Новосельцев, Пашуто, Черепнин, 1972; Кобищанов, 1992. С. 5-17.
115. Такое понимание феодализма см. в работах: Баландье, 2001. С. 96-99; Блок, 2003. С. 429-440; Кареев, 1910. Ср.: Stenton, 1961.
Глава I.
История изучения устных источников славянского летописания и хронистики раннего Средневековья
О! разрешите мне
Старую трудную загадку!
Уж много мудрило над ней голов —
Головы в колпаках с иероглифами,
Головы в чалмах и черных беретах,
Головы в париках и всякие другие...
Специальное рассмотрение истории изучения устных источников первых славянских летописей и хроник необходимо в связи со спецификой историографической ситуации, сложившейся в этой сфере. С одной стороны, вопрос о заимствовании сведений из устной традиции для создания письменных историй и проблема возможных фольклорных источников известий начальных частей летописания и хронистики неизбежно возникали в большинстве исследований ранней истории славянских государств (наиболее подробно эти вопросы рассматривались на русском, польском и чешском материале; меньше внимания уделялось Болгарии, Хорватии и Сербии) и при филологическом анализе славянских литературных памятников. С другой стороны, в большинстве работ связь летописного или хроникального известия с устным преданием, «эпосом», выяснялась исключительно в связи с определением меры исторической достоверности текста, а в текстологических исследованиях — как показатель невозможности восстановить предшествующий этап письменной традиции.
1. История изучения устных источников русских летописей
Становление исторической критики источников в России, Польше, Чехии, Болгарии, Сербии и Хорватии приходится на конец XVIII — начало XIX в. В этот период ученые труды начали освобождаться от явно легендарных, по сути мифологических представлений, переполнявших большинство сочинений XVI-XVII вв.[1]
Среди первых ранненаучных исследований выделяется своей масштабностью труд В.Н. Татищева. Его «История Российская» обычно рассматривается как условный рубеж между преднаучным и научным периодами развития исторической науки. Это сочинение наиболее типично для этапа становления исторической критики[2].