Собственно устойчивые эпические формулы в летописях и хрониках славянских государств до сих пор не выявлены. На древнерусском материале реконструируются устойчивые формулы, связанные с литературным и речевым этикетом[217]. В древнерусских летописях и текстах латинских хроник можно выявить специфические особенности, характерные для воинской риторики. Предпринимались попытки реконструировать хвалебные речи (песни) на основе летописной похвалы князю Святославу[218]
Однако выявление и классификация так называемых «patterns of oral literature» из текстов славянских раннеисторических сочинений и других жанров требуют особого лингвистического исследования. На данном этапе стоит обратить внимание на формулу новгородской берестяной грамоты № 605: «...ты еси мои а я твои». В ПВЛ есть её парафраз: «...ты ми еси братъ а я тобе и положю голову свою за тя»[219]
В итоге можно констатировать, что в начальных частях и в дальнейшем повествовании древнейших славянских летописей и хроник выявляется целая серия признаков, которые свидетельствуют о включении в эти памятники нарративов, восходящих к устным источникам. Наличие перечисленных маркеров дает возможность с высокой долей уверенности определять участки текста (известия), базирующиеся на данных устной традиции. Ряд сообщений древнерусских и западнославянских источников приводит к выводу о хорошем знакомстве летописцев и хронистов с бытовавшими формами мифопоэтической традиции
Составление перечня признаков устных источников летописных текстов позволяет обозначить «участки» ПВЛ, Хроник Козьмы Пражского и Галла Анонима, в которых сконцентрированы мифогенные имена и названия, мотивы, находящие параллели в фольклоре, конкурирующие версии описания того или иного события древности и противоречия внутри текста, не осознававшиеся летописцами. Часто сами авторы этих произведений специально оговаривают устное происхождение информации, лежащей в основе соответствующих разделов. В большинстве случаев наблюдается сочетание прямых указаний и косвенных (внутритекстовых, видимо, не опознаваемых самими авторами) признаков использования фольклорного предания
Примечания:
110. Термин В.Н. Топорова (Топоров, 1973. С. 106-150).
111. Термин принят в зарубежной историографии (Goffart, 1988).
112. Лихачёв, 2001.
113. Гиппиус, 2001. С. 147-181.
114. Мельникова, 1999. С. 153.
115. Лорд, 1994. С. 159-170.
116. О феномене «устной истории», её соотношении с фольклором и историографией см.: Хрестоматия по устной истории, 2003.
117. Мною не учитывались указанные летописцем цитаты из богословских трудов, например, сочинений Василия Великого (Повесть временных лет, 1996. С. 51 52), поскольку летописец использует эти тексты как источник богословских аргументов и назидательных примеров, а не исторических сведений.
118. Повесть временных лет, 1996. С. 11-12, 98, 108, 126-127.
119. Достаточно полный перечень см.: Сухомлинов, 1856. С. 25-27, 51-117. Максимально возможный гипотетический круг источников очерчен в работе И.Н. Данилевского (Данилевский, 2004. С. 41-76, 88-134).
120. Гиппиус, 2006. С. 91.
121. Притчи и слова, 2003. С. 124-128.
122. Кирилл Туровский, 1894. С. 167.
123. Словарь древнерусского языка, 1989. С. 306 (сборник XIII в. из собрания Ф.А. Толстого, РНБ, F. п. I. 39, л. 37 об. - 46).
124. Ерёмин, 1987. С. 88.
125. Лихачёв, 1996/2. С. 282.
126. Кузьмин, 2002. С. 84.
127. Фасмер, 1996. Т. II. С. 143.
128. Там же. Т. I. С. 322.
129. Бибиков, 1996. С. 146-156.
130. Ср.: Гуревич, 1979; Гуревич, 1972. С. 145-165; Багге, 2000. С. 19-35.
131. Робинсон, 1980. С. 44.
132. Слово о законе и благодати, 1997. С. 42, 44.
133. «Слово о полку Игореве», 2002. С. 112.
134. В историографии идет долгая дискуссия о подлинности «Слова о полку Игореве» и времени его написания. Между тем после появления работ А.А. Зализняка, показавшего аутентичность грамматического строя текста и выявившего совпадения грамматических форм «Слова» с грамматическими формами, известными только из берестяных грамот (Зализняк, 2004), версия о подлинности Слова получила более весомые аргументы. Особое мнение представлено в работе В.Я. Петрухина, признающего подлинность «Слова», но настаивающего на позднейшем включении в его текст «языческих» элементов (Петрухин, 2004/1. С. 173-174). Однако в работе Б.М. Гаспарова, проанализировавшего архаические структуры поэтики произведения, этот «языческий» пласт признан структурообразующим и изначальным для сюжета «Слова» (Гаспаров, 2000/1).