рые острее меча. Счастливцем может считать себя тот, кому
дано войти туда, но язык путешественника не в силах описать
всё богатство и необъяснимость этой страны. И пока он там,
ему опасно задавать слишком много вопросов, чтобы ворота не
закрылись, и ключи от них не были потеряны
Сравнение текстов славянских раннеисторических описаний, в которых повествуется о становлении власти и появлении первых правителей, позволяет сделать вывод о том, что эти повествования построены летописцами на основе устной (мифоэпической) традиции. В летописях и хрониках можно выявить серию признаков, которые являются надежными критериями «устного происхождения» отдельных разделов данных текстов. Этот набор примерно одинаков для всех рассмотренных историографических памятников.
«Пласт» устных источников с разной степенью интенсивности выражен в текстах Нестора, Козьмы Пражского и Галла Анонима и практически «стёрт» в историографии южных славян. Но, несмотря на явную литературную обработку и отбор только некоторых, определенных сюжетов и мотивов, все славянские традиции демонстрируют сходные черты в передаче славянского предания, как по содержанию, так и по форме его адаптации в раннеисторическом тексте.
Сходство зафиксированных мотивов и аналогичность признаков устных источников позволяет отвергнуть версию о книжном конструировании этих легенд и сказаний самими авторами. Летописи и хроники Руси, Польши, Чехии, Болгарии, Сербии и Хорватии принадлежат различным книжным культурам, написаны на разных языках, построены согласно различным литературным и жанровым традициям. Поскольку устные традиции восточнославянских, южнославянских и западнославянских племен восходит к общему праславянскому языковому и культурному единству[1] и являются вариациями одной «протолитературы»[2], можно уверенно предполагать, что искусственные книжные конструкты первых хронистов должны серьезно различаться по структуре и содержанию, в то время как в переложениях оригинальной устной традиции должны наблюдаться черты сходства.
Кроме того, в первых историографических сочинениях очевидны следы переработки и переосмысления языческого предания в соответствии с христианским мировоззрением и государственной идеологией раннефеодального периода. Книжникам приходилось ретушировать мифологический смысл древних обрядов, дополнительно мотивировать поступки героев, комментировать социальные принципы слабо стратифицированного общества; в их повествованиях фигурирует ряд персонажей (увечных, бедных, низко- и незаконнорожденных, занимающихся непрестижным в дружинном государстве делом), чье возвышение и получение высокого статуса князя требует специальных обоснований (Божья воля, исключительные качества, «ошибки» информаторов). «Подделка» такого пласта адаптированных к «новым» государственным и социальным реалиям мотивов легенд для раннесредневековой книжности практически невероятна.
Признание мифоэпического, фольклорного происхождения славянских преданий и структурно-морфологическое сходство их сюжетов позволяет констатировать, что перед нами единый комплекс источников[3], который может быть использован для реконструкции славянских представлений о власти, в том числе связанных с потестарным (догосударственным) периодом истории.
До сих пор политические, социальные и правовые явления эпохи миграции славян и колонизации их «новых родин» изучалась либо на основе данных археологии[4], либо с помощью лингвистики[5], а среди письменных источников ведущее положение естественно занимали сообщения византийских и западноевропейских авторов[6]. Собственно славянские, более поздние по времени создания раннеисторические сочинения привлекались в основном в связи с упомянутыми в них этнонимами[7] и описаниями обычаев славянских племён[8]. На синтезе этих данных, по преимуществу, строились обобщающие исторические реконструкции социально-политического строя древних славян и шел поиск предпосылок перехода от потестарности к государственности[9].
Сравнительно-исторический анализ легенд о первых правителях позволяет создать самостоятельную по отношению к перечисленным источникам и методикам их изучения картину ранней славянской власти.
Сюжеты и мотивы славянских преданий о происхождении власти тесно связаны с общеславянским комплексом архаичных (догосударственных) представлений о власти, характерных для начальных этапов развития аграрных обществ[10]. Образы первых князей и символика власти, описанные в этих легендах, также связаны с культами плодородия. Другими важнейшими характеристиками, объединяющими все традиции, являются коллективная власть и родовой (кровнородственный) социум.