— Так, мол, и так, — говорит, — летает ко мне Змей и сосет у меня кровь.
А побратимы и спрашивают:
— А когда ж он летает?
— Как раз перед рассветом, когда все сторожа уснут, вот он ко мне через трубу и влетает. А если кто войдет, и он вылететь не успеет, то под подушками прячется.
— Постой же, — говорит безногий, — мы в сенях спрячемся, а ты, царевна, когда он прилетит, нам кашляни.
Вот спрятались они в сенях. И только сторож перестал бить в колотушку, как вдруг что-то словно искрами под крышей осияло. Царевна тогда: "Кахи!" Они — к ней, а Змеище и спрятался под подушками.
Вот спрыгнула царевна с постели, а безрукий лег на пол и кинул ногами безногого на подушки. Поймал безногий руками того Змея, и давай они его вдвоем душить. А Змей просится:
— Пусти меня! Никогда больше не буду летать и десятому закажу.
А Безногий говорит:
— Нет, этого мало; ты отнеси нас туда, где целящая вода, чтобы были у меня ноги, а у брата руки.
Змей говорит:
— Хватайтесь за меня, я понесу, только не мучьте.
Вот и схватились за него безрукий ногами, а безногий руками. И полетел Змей с ними: прилетает к кринице (к роднику) и говорит:
— Вот целящая вода!
Безрукий хотел сразу же туда вскочить, а безногий ему кричит:
— Нет, брат, погоди! Придержи Змея ногами, а я воткну в криницу сухую палочку; вот и увидим, целящая ли то вода.
От воткнул, и тут кусок, что погрузил в воду, так и сгорел. Уж как взялись они тут за Змея! Давай его душить. Били его, били! Он давай проситься, что не бейте, мол, тут недалече и целящая вода! Повел он их к другой кринице. Сунули в нее сухую палочку, и стала она вдруг распускаться и расцвела. Тогда безрукий прыгнул и выскочил оттуда с руками, а безногий — за ним и вышел с ногами. Тогда опустили они Змея и велели ему больше к царевне не летать а сами поблагодарили друг друга за то, что дружно жили, и распрощались.
Иван Голык пошел опять к своему брату, к князю, узнать, что сделала с ним княгиня. Подходит он к тому царству, видит — пасет у дороги свинопас свиней; пасет свиней, а сам сидит на кургане. Он и решил: "Пойду-ка я к этому свинопасу и расспрошу его, что у них тут делается".
Подходит к свинопасу, всматривается в него — и узнает своего брата. Тот тоже смотрит и узнает Ивана Голыка.
Долго глядели они друг другу в глаза: и тот и другой молчат, слова вымолвить не могут. Вот пришел в себя Иван Голык и говорит:
— Что ж ты, князь, свиней пасешь!.. Да так тебе и надо! А не я ли тебе говорил, чтоб не доверял ты жене до семи лет!
Кинулся князь ему в ноги и говорит:
— Иван Голык! Прости меня и помилуй!
Вот Иван Голык поднял его под руки и говорит:
— Хорошо, что ты еще в живых остался. Теперь еще маленько поцарствуешь.
И стал князь Ивана Голыка расспрашивать, как добыл он себе ноги, ведь жена ему показывала, как она их отрубила.
Уж тогда Иван Голык ему тоже признался, что он — его младший брат, и рассказал ему про свою жизнь. Ну, обнялись они, поцеловались, князь и говорит:
— Пора, брат, мне свиней домой гнать, княгиня скоро чай будет пить.
А Иван Голык говорит:
— Так погоним, пожалуй, вместе.
А князь говорит:
— Да тут, — говорит, — брат, беда! Вот та проклятая свинья, что впереди идет, как только дойдет до ворот — станет в воротах, как вкопанная, и пока трижды ее не поцелуешь, не сдвинется с места. А княгиня в то время со змеями чай на крыльце попивает, смотрит на это да посмеивается.
Иван Голык и говорит:
— Так тебе и надо! Ну уж нынче целуй, а завтра не будешь.
Пригнали свиней к воротам. Сморит Иван Голык — так оно и есть: пьет княгиня чай на крыльце и сидят с ней шестеро змеев. Остановилась та проклятая свинья в воротах, ноги расставила и не идет во двор. А княгиня смотрит и говорит:
— Вот уж мой дурень свиней пригнал и будет свинью целовать.
Тот бедняга нагнулся, трижды поцеловал... тогда свинья и вошла во двор, хрюкая.
А княгиня говорит:
— Погляди-ка, он где-то себе и подпаска нашел.
Вот князь с Иваном Голыком загнали свиней в хлев. Тогда Иван Голык и говорит:
— Достань, брат, у ключника двадцать пудов конопли и смолы двадцать пудов и принеси мне в сад.
А князь говорит:
— Да я не донесу.
А Иван Голык:
— Да ты ступай попроси, может, еще и не даст.
Вот князь пошел к ключнику, стал просить. Тот долго на него смотрел, а потом говорит:
— Что с вами поделаешь, надо дать.
Открыли они кладовую. Отвесил Иван Голык двадцать пудов смолы, взял в одну руку коноплю, а в другую смолу, и пошли. А ключнику сказал, чтоб никому не говорил.
Как взялся Иван Голык плесть кнут: один пуд конопли сплетет, а пудом смолы осмолит, и сплел он к полуночи кнут в сорок пудов весом. А потом спать лег. А князь давно уже спит на соломе у хлева.
Поднялись они раным-рано, и давай ему Иван Голык говорить:
— Ну, до нынешнего дня ты был свинопасом, а нынче будешь опять князем. Что ж, пойдем, погоним свиней в поле.
Князь:
— Нет, еще, пожалуй, княгиня не вышла на крыльцо чай пить; а мне надо гнать, когда она на крыльцо выйдет и сядет со змеями чай пить, чтоб она, мол, видела, как я буду свинью... целовать.
Иван Голык и говорит ему:
— Уж как будем гнать, то ты не целуй, а я поцелую.
А Князь говорит:
— Хорошо!
Вот пришла пора свиней гнать. Вышла княгиня, чай пьет. Выгнали они из хлева свиней и гонят вдвоем. Только пригнали к воротам, а свинья стала в воротах и стоит. Княгиня со змеями смотрит, а Иван Голык как распустит кнут, как ударит свинью, так кости и рассыпались. Тут змеи и поразбежались кто куда. А она, проклятая, не испугалась и хвать его за чуб. А он ее за косы. И как начал стегать, и стегал, пока она сил лишилась, еле живая лежит. Вот тут-то она и бросила свой норов змеиный и начала жить ладно с мужем. Живут они и постолами добро возят.
Поехали в лес, рубили на ковш, а срубили на корец, вот и сказке конец.
А как сделали бы ковш, то и сказки было б больше.
Иван-Царевич и красная девица - ясная звёздочка
Жили-были царь да царица, и было у них три сына. Да вот их мать-царица никогда из дворца не выходила. Стали сыновья в школу ходить, и начали над ними школяры смеяться, что их мать, дескать, никогда из дворца не выходит. Возвращаются они домой и жалуются матери, что над ними в школе из-за нее смеются. Вот царица взяла однажды и вышла. И вдруг, откуда ни возьмись, черный ворон из черного царства. Подхватил ее и унес. Погоревали они некоторое время, а потом говорят:
— Благословите нас, тятенька, пойдем нашу матушку разыскивать.
Снарядил их царь, да и отпустил.
Вот идут они, идут, глядь — стоит хатка, а в той хатке бабка; они к той бабке:
— Не знаешь ли, бабка, как пройти к черному ворону из черного царства?
— Нет, — говорит, — не знаю, может, мои работники знают.
И как свистнет, как крикнет — бежит всякий зверь: волки и львы.
— Не знаете ли, — спрашивает, — дороги к черному ворону из черного царства?
— Нет, — отвечают, — не знаем.
Пошли они дальше, вдут и вдут, глядь — стоит другая хатка, а в той хатке бабка.
— А не знаешь ли ты, бабка, дороги к черному ворону из черного царства?
— Нет, — говорит, — не знаю, может, мои работники знают.
И сразу Же как свистнет, как крикнет — бежит всякий гад: ящерицы и змеи.
— Не знаете вы, — спрашивает, — где дорога к черному ворону из черного царства?
— Не знаем, — говорят.
Пошли они дальше, глядь — стоит опять хатка, а в хатке — третья бабка.
— А не знаешь ли, бабка, где дорога к черному ворону из черного царства?
— Нет, — говорит, — не знаю, может, работники мои знают.
И как свистнет, как крикнет — летит всякая птица: орлы и воробьи, ястребы и вороны.
— Не знаете ли, — спрашивает, — где дорога к черному ворону из черного царства?
— Нет, — говорят, — не знаем, может, птичка-обтрепыш знает.
А была у нее такая птичка с обтрепанными перьями, да к тому же неряха и с одним только крылом.