Умерли отец с матерью, остались сыновья одни на хозяйстве, и деток уже дождались. Родился у самого меньшого сын — ему уже семь лет, а он все в люльке лежит. Ходит дурень, гуляет, и начали его разные господа срамить, что богатый он, это, мол, верно, а дитя такое, что семь лет ему уже, а все в люльке лежит! Идет он от стыда домой и плачет. Думает: "Господи Боже ты мои, что оно такое — несчастный я, что ли, что дитя у меня такое?"
Вдруг попадается ему навстречу старая старуха. (А он, мальчонка-то этот, прикидывается, на самом деле он — богатырь).
— О чем, — окликает его, — ты, купеческий сын, плачешь? (А старуха эта, она тоже знает, о чем он плачет, да не признается).
Начал он рассказывать:
— Да вот дате у меня такое неудалое...
А она спрашивает:
— А ты хотел бы, купеческий сын, чтоб его на свете не было?
— Хотел бы, — говорит.
— Так ступай, — говорит она, — на базар, купи семь пудов канату да еще тележку железную. Как приедешь домой, положишь в нее подушку и его положишь туда, возьмешь веревку потолще и отвезешь его, спящего, в лес.
И сказала она ему:
— Как придешь в лес, найдешь толстый дуб поразвесистей. Выберешь ветку, чтоб не обломалась, привяжешь в четыре ряда этот канат (как люльку веревкой подвязывают) и положишь на него доску, а на доску положишь подушку, потом положишь его и поколыхаешь (а был он сонный, он спал, залег спать на семеро суток). А как положишь его на подушку, то сразу поколыхай, а сам беги без оглядки.
Если б отец оглянулся, то Семилеток весь бы тот лес на нем обломал.
Спал он не спал, а семеро суток проспал. Если б эти семеро суток дома проспал, то было б ему, пожалуй, двадцать лет. И была бы у него вся сила богатырская.
Проснулся он и говорит:
— Что оно такое, то я дома спал, а теперь в лесу?
Вот встряхнулся он и упал наземь, да и загруз по самые колена в землю. Ходит теперь, раздумывает: "Дороги не знаю, летать не умею". Ходит, сам с собой разговаривает. Нашел он дуб толстый и высокий, потрогал, чтоб не обломался. (А он уже хорошо знает, что есть в нем сила, — так весь лес и зажал бы в обхват, но!..)
Взобрался он на дуб и начал осматриваться, не видать ли где какого села или слободы. Села не увидел, а заметил в лесу двухэтажный дом, черепицею крытый. "Ну, — думает себе, — коли слезу вниз — то дороги не найду. Летать — не умею". Начал он руками хвататься, на ветки опираться и пошел поверх деревьев, как птица.
Прилетает он туда, к этому дому, а легко спуститься не может и упал вниз, сильно зашибся. Входит туда в дом, а там нет никого, сидит только старая-престарая старуха и его спрашивает:
— Зачем, добрый молодец, сюда явился?
Он отвечает:
— Ты, старая ведьма, меня сперва напои, накорми, а потом спрашивай.
Встает она живо с печи, достает кувшин молока, ставит на стол и кладет ему булку. Он подымается и благодарит бабушку.
— Спасибо, — говорит, — тебе, бабушка, за добрый обед. Ну теперь, бабушка, спрашивай, зачем я к тебе пришел.
Она спрашивает:
— Какого ты роду и кто ты таков?
— Я, — говорит, — Сверхдуб (такое сам себе имя дал).
— Зачем же ты, — спрашивает, — сюда пришел?
— Да вот, если бы где век мне дожить, наняться к кому-нибудь.
Она ему говорит:
— Есть у меня двое сыновей, они в чистое поле поехали Я без них ничего не ведаю; вот приедут домой и дадут распоряжение.
А он ей и говорит:
— А мне тут ничего не будет, если я их дожидаться буду
А она отвечает:
— Есть у меня такое место, где тебя спрятать. Они не узнают, а как станут догадываться и начнут на меня сердиться, я скажу им слово, они и уедут из дому, а я тебя выпущу.
(Дело известное, коль мужик голоден, то приедет домой, жену ругает, а корчмарь голоден — Богу молится).
Приезжают они домой: не успели и в двери войти, а она булок напекла, вот пораззевали они рты, а она им булки сует (они — змеи). Кидает, пока досыта не наелись. Потом входят они в комнату, а самый старший и говорит:
— Фу-фу, руською костью смердит?
А она им отвечает:
— Вы, — говорит, — по свету летали, руськой кости нанюхались, вот вам оно и кажется.
А потом продолжает:
— Тут ко мне такой молодец приходил, что лучшего и не надо. Приходил наниматься, сказал, что служил бы, покамест не прогнали бы. (А сам-то он надеется, что долго не служил бы).
Сыновья ей отвечают:
— А почему ты его нам не показала?
Вот подымает она тотчас подушку и одеяло и вытаскивает его. Ну, встает он тогда, они с ним здороваются:
— Здорово, молодец!
А он не знает, как им и отвечать.
Потом они его спрашивают:
— Зачем ты, молодец, сюда зашел, волей-неволей или своею охотой?
А он отвечает:
Была б моя воля, не пришел бы к вам, да вот неволя заставила, пришел наниматься.
Ну, они ему и говорят:
— Нам такого не надо; нас двое братьев, а ты будь третьим — младшим. Что? Согласен? А не согласен, так мы тебя враз съедим!
Он отвечает:
— Согласен!
Ну, теперь отдали они ему ключи от своего хозяйства — там, где лежит овес, где мука, где крупа, где одежда. И повели его по всем кладовым да амбарам, показали, где что лежит, повели его на конюшню, открыли ее, видит он — стоят двенадцать лошадей в стойле. Ну, самый старший Змей и говорит:
— Ухаживай, брат, за этими конями.
А была там под одной крышей еще конюшня. Змей ключей ему от нее не дал и говорит:
— Вот тебе, брат, и все хозяйство. Всюду ходи, пей, гуляй, — на лошадях катайся, а сюда не заглядывай.
Побыли два брата дома, а потом и говорят младшему:
— Мы оставим тебя на хозяйстве, а сами к дядюшке в гости поедем.
Оседлали коней, поехали. Подождал он день, другой, пил себе, гулял, на лошадях катался, а на третий день дал лошадям поесть, накормил их хорошо, повел на водопой. Привел их с реки, поставил в конюшню, постелил соломы, засыпал овса, а сам ходит по конюшне, рассуждает:"Что оно значит, что по всему хозяйству меня водил, а сюда не привел и ключей мне не дал?" И думает: "Что же я буду за молодец, ежели сюда не загляну?" Пошел в дом, лежит та баба, спит. Открывает он шкафчик, глядь — два ключика. Взял он эти два ключика, приходит туда, а они как раз туда и подходят. Отпер он конюшню, стоит там пара коней. Один конь свежую пшеницу жует, а другой золото. Вот и думает он себе: "Что оно такое? Тот молодую пшеницу жует, а этот — золото? Дай-ка я подложу этому золото, пускай поест". Засучил рукава по локти, всунул одну руку в золото — вдруг стала рука золотая; всунул другую — и та золотой стала. Взялся он за голову, и голова стала золотою. Надел шапку, спустил рукава, входит в дом и сказывает:
— Ой, — говорит, — бабушка, больно я провинился. (А она уже давно о том знает, ведь она волшебница).
Она ему и говорит:
— Ну, теперь, дитя мое милое, я б рада была, чтобы ты живой остался, да вот как приедут, то съедят тебя по косточке. Теперь, — говорит, — сынок, бери себе коня да уезжай, куда хочешь.
Он пошел, подковал коня, но не так, как куют все, а поставил подковы задом наперед, будто он ехал оттуда, — чтобы след потерялся: туда следу нету, а сюда есть. Оседлал коня и поехал. Выходит бабушка и говорит:
— Погоди, дам я тебе на дорогу гостинец. (Она жалеет его, потому что он был собою очень красивый).
Выносит она ему щетку, гребень, чем коноплю чешут, и платочек. Спрашивает он ее:
— А как этими вещами распоряжаться?
Она ему отвечает:
— Садись на коня, езжай да примечай: как будет ветер, буря шуметь, ты брось этот гребень позади себя, а сам мчись во всю прыть! Чтобы проскочил!
Выехал он со двора, а конь ему и говорит:
— Сойди, — говорит, — и полезай мне в правое ухо, а в левое вылезь, и станешь ты еще краше.
Выехал он со двора и сделал так, как сказал ему конь.
Едет, а конь говорит:
— Езжай, не зевай, бури не дожидайся, а поглядывай: будет тебе за тридевять земель видно. Как ворона полетит, так скажи.
(Конь вставил ему такие зоркие очи).
Едет он, видит — летит за тридевять земель ворона, а конь и спрашивает: