Проснулся Гриша с ломотой во всем теле от неудобного сна и с мерзким осадком в душе. Он совершенно не представлял, что теперь ему надлежит делать. К прежней жизни возвращаться было рискованно, да и не особенно хотелось, а как еще устроиться в этом огромном враждебном городе без друзей, знакомых и родственников, Грингольц не знал. Наскоро позавтракав остатками пиццы и запив их холодным кофе, Гриша оделся и вышел на улицу. Он не знал, куда ему следует направиться, поэтому наугад пошел вниз по улице, глазея по сторонам и изучая район, в котором придется пожить какое-то время. Грингольц был настроен довольно пессимистично: он не был нужен никому, не имел друзей и близких, работы и средств к существованию. Его мнимые приятели и знакомые бросили и наплевали на него в тот самый момент, как на гришиных запястьях защелкнулись стальные наручники, кое-какие сбережения осели в карманах адвокатов, которые все равно не смогли ничем помочь. И вот он, Гриша Грингольц, бредет по Нью-Йорку – столице мира, с десятью долларами в кармане, не подозревая даже, где будет завтра. С такими грустными мыслями Гриша добрел до супермаркета, на дверях которого красовалось объявление: требуются работники. Наудачу Грингольц завернул в магазин и вышел через десять минут, получив работу и некоторую сумму в счет будущей зарплаты.
«А жизнь-то налаживается», – с усмешкой подумал Грингольц. Он забежал в небольшую продуктовую лавчонку рядом с домом, купил кое-какой еды на ужин и поднялся в квартиру.
Гриша механически пережевывал безвкусные полуфабрикаты и тупо таращился в телевизор. Там какая-то мулатка с лицом лошади, которая из-за забора тянется за яблоком, рассказывала про преимущества одного тренажера перед всеми другими. Наконец Гриша не выдержал, выключил телевизор, отставил тарелку и задумался. На работу предстояло выходить только в понедельник. Значит, впереди четыре дня. Целых четыре долгих, тоскливых дня в безделье и скуке. Тут Грингольц вскочил, выбежал в прихожую и стал лихорадочно обшаривать карманы своей куртки. Наконец он выудил из одного из них клочок бумаги и с облегчением вздохнул. Затем подошел к телефону, набрал семь цифр номера и приготовился ждать. Но трубку на другом конце провода сняли мгновенно.
– Добрый день, – срывающимся голосом произнес Грингольц. – Могу я поговорить с Клэр?
– Кто ее спрашивает? – поинтересовался собеседник.
– Передайте, что это Грэгор, – сказал Грингольц, усмехнувшись. Ему казалось, что его имя, трансформированное на английский манер, звучит чрезвычайно дурацки.
– Минуту, – трубка стукнулась об какую-то поверхность, и Гриша услышал, как Клэр зовут к телефону.
Через минуту она ответила.
– Привет. Помнишь меня? – отозвался Грингольц.
– Конечно! Я не надеялась, что ты позвонишь.
– Я же обещал. Может, встретимся на днях? Ты будешь свободна?
– Конечно, – ответила девушка. – Ты сможешь приехать ко мне?
– Без проблем, – согласился Гриша. – Когда?
– Может быть, завтра. Мои родители уезжают к тете Энн, и мне совершенно нечем заняться.
– Идет. Встретишь меня на станции?
– Поезд из Нью-Йорка прибывает к нам в двенадцать сорок восемь, я буду ждать тебя там, договорились?
Грингольц заметно повеселел и пообещал с нетерпением ждать встречи.
– Я тоже, – чуть слышно отозвалась девушка.
На следующий день выбритый, выглаженный Гриша с букетом астр в правой руке поджидал Клэр на условленном месте. Та слегка припаздывала, поэтому когда наконец появилась из-за угла, была раскрасневшаяся и немного растрепанная. В таком виде она понравилась Грингольцу больше, чем в первый раз. Он вручил девушке букет и, по-хозяйски взяв под руку, повел в сторону уютного сквера.
... Гриша провел со своей новой знакомой три дня в Нью-Джерси. Близился понедельник, настало время уезжать. Молодые люди простились на перроне. Гриша заверил девушку, что в следующие выходные первым же поездом приедет к ней, поцеловал последний раз, запрыгнул в уже двигающийся вагон, сел на свободное место и... тут же забыл и свое обещание, и Клэр, и три безоблачных дня, проведенных с ней.
Первой, кого увидел Грингольц возле своего дома, была Лада Панова. Она сидела в своей машине и непринужденно лопала мороженое. Гриша хотел было быстро завернуть за угол и скрыться, но Лада уже заметила его и поманила к себе пальцем с длинным накрашенным ногтем. Нехотя Гриша приблизился.
– Так-так-так, господин Грингольц, и где это мы пропадали столь долгое время? – протянула Панова. – Может быть, вы сейчас расскажете мне про умирающую в соседнем штате бабушку? Или выдумаете еще какую-нибудь столь же трогательную историю?
– Да тебе-то какая разница, где я был? – огрызнулся Гриша.
– Господин Грингольц, вы, кажется, забываете, в каком положении находитесь. Я сейчас же отправляюсь в участок и пишу докладную о вашем поведении, и в течение двадцати четырех часов вы, Григорий, возвращаетесь в свою уютную каморку за решеткой, на насиженное место, которое, может быть, и занять никто не успел. В родные пенаты, так сказать.
– Э-э, мать, ты чего? За какую решетку? Я чего сделал-то? К девушке своей на выходные съездил. Это что, преступление? – Гриша искренне недоумевал.
– Гриша, милый, ты забыл о нашем договоре. Я предупреждала, что без моего разрешения ты не можешь никуда уехать даже во сне. Было такое? – насмешливо смотрела на Грингольца Панова.
– Было, – пробурчал себе под нос Гриша.
– А что будет, если ты нарушишь договор, я рассказывала?
– Рассказывала.
– Так что, получается, все честно? – Лада с любопытством уставилась Грише в глаза.
Грингольц не ответил.
– Но мне кажется, мы сможем договориться, – продолжала Панова.
– Как это? Я думал, американские полицейские взяток не берут. – Гриша нервничал.
– Правильно думал. Я предлагаю другой вариант. Мне бы очень не помешал понятливый человек в... в определенной среде.
– Ты что, мне стукачом стать предлагаешь?
– Зачем так грубо? – обиделась Лада. – Осведомителем. Если хочешь, могу называть тебя внедренным агентом в итальянскую мафию. Это даже мужественно звучит.
– Ага, разбежалась! А ты думаешь, что вся итальянская мафия целыми днями бегает по Нью-Йорку с криками: «Где же наш Гриша? Почему о нем опять ничего не слышно? Мы ведь так хотим взять его в свои крепкие сплоченные ряды!»
– Это дело техники. Ну что, согласен? – Панова выжидающе смотрела на Грингольца.
– А ты знаешь, что со мной будет, если они догадаются, кто я такой?
– Знаю. А ты знаешь, что с тобой будет в тюрьме, если я пущу слух, что ты полицейский осведомитель?
– Шантажистка хренова, – Грингольц выругался, но Лада не среагировала. – Ладно, что я должен делать?
– Пойдешь завтра по этому адресу, скажешь, что тебя прислал Нино Леоне, упомянешь, что сидел вместе с братом Джо Тавиани, а там уж они сами решат, что с тобой делать.
Гриша взял записку с адресом и, проклиная все на свете, направился к дверям.
– Удачи, Грингольц, – крикнула ему вслед Лада.
– Да пошла ты! – бросил Гриша через плечо.
10
На следующий день Гриша плелся по указанному адресу, пытаясь оттянуть трогательный момент встречи с итальянскими мафиози. Когда же наконец оказался возле нужного ему дома, тяжело вздохнул и отчаянно, как вешающийся с табуретки, шагнул в двери. Его встретил невысокий, пухленький, улыбчивый итальянец. С интересом выслушал Гришины сбивчивые объяснения, радостно воскликнул: «O’кей!» и скрылся в соседней комнате. Через некоторое время из нее вышел высокий, плотный, черноволосый человек и обратился к Грингольцу: