— О боги, — молился он, — смилуйтесь. Христос, сохрани ее!
Море волновалось, беспокойные волны набегали на берег.
Радо резал ягнят одного за другим, приносил на костер дары Деване и паркам. Потом выбегал на берег, смотрел в морскую даль, лил масло в волны, надеясь успокоить их, бросал рыбам куски мяса в надежде отвести надвигавшуюся бурю.
— Они не придут по морю, Исток, они приедут по суше!
Радо вскочил на коня и помчался по дороге в Фессалонику. Очень скоро он вернулся, разыскал Истока и принялся уговаривать его:
— Идем! Мы должны пойти в Фессалонику! За Любиницей, за Ириной! Ох, уж этот Радован! Он вконец там упился! Заболтался, может быть, даже все выдал! Клянусь Перуном, певец, я убью тебя и не стану раскаиваться в этом!
Девушки грустными взглядами провожали героев, томившихся на башне, встречавших на морском берегу восход и заход солнца.
— Герой, спаси свою невесту! — шептали они. — Для чего же войско! Для чего же сила? На Фессалонику!
— На Фессалонику! — говорили между собой воины, печалившиеся печалью Истока; не задумываясь, они бросились бы по первому зову своего любимого командира на сотни вражеских копий.
На восьмой день пригнали добычу пешего войска. Гонец передал Истоку слова Виленца и Ярожира: «Мы не встречаем никакого сопротивления, византийцев нигде нет. Крепости сдаются без боя, гарнизоны разбегаются».
— Смилуйтесь, боги! — Истока встревожили эти радостные вести.
И вдруг до его ушей донесся крик Радо:
— Парус, парус, парус!
Исток взлетел на башню. Солнце озаряло пенящиеся валы багряным золотом, далеко-далеко, на горизонте, в самом деле виднелся парус — словно чуть позолоченное белое крыло птицы.
— Парус! — повторил Исток.
— Подходит! — воскликнул Радо, сжимая его руку.
Сердца богатырей затрепетали в этот миг, как у молоденьких девушек, услышавших шаги своих милых. Юноши онемели, весь мир исчез, исчезло войско, исчезли ратные дела — все пропало, все поглотило одно желание, одна мысль, одна страсть. Их души устремились к далекому белому парусу, и стоило ему чуть колыхнуться, накрениться влево или вправо, как оба одновременно вздрагивали. Руки сами собой протягивались вдаль, тоскуя и призывая:
— Придите, голубки, прилетайте, милые!
Белое крыло на пучине постепенно росло. Море, вспененное южным ветром, билось о берег, словно чувствуя, какую безмерную радость несет оно на своих волнах. Порывы ветра усилились, зашумел лес, парус наполнился, корабль быстро понесся к берегу.
Исток пришел в себя и бросился вниз по лестнице, за ним побежал Радо.
— На форум, на форум! Они подходят, подходят!
Из уст в уста передавались его слова, лагерь забурлил. Застучали копыта коней, девушки оставили на кострах ягнятину и поспешили в гавань, толпа с криками теснилась на берегу.
Пылающий золотой шар солнца коснулся морской глади, затрепетали в его ласковом свете пурпурные вуали Ирины и Любиницы. Засверкали шлемы и панцири, конница уже выстраивалась вдоль всего пути от гавани до форума.
— Зажечь огонь на маяке!
Этим сигналом Исток давал знать Радовану, что можно безопасно входить в гавань.
Солнце, словно вдруг удивившись, поднялось над морем и мгновенно исчезло. Багровое пламя вспыхнуло во мраке на верхушке башни, озарив город и море.
На корабле загорелся факел и описал огненную дугу за бортом. За ним второй, третий.
— Подходят, это Эпафродит, Ирина, о боги!
Исток обезумел от радости, рука, сжимавшая рукоятку меча, дрожала.
— Факелы! Костры на берегу!
Юноши бросились к грудам хвороста и смолистыми факелами подожгли их — образовалась сверкающая огнями улица.
Волнение Истока передалось его племени; воины, женщины, дети — все стояли как завороженные. Девушки, одетые в белые одежды, окружили причал. И чем темнее становилось, тем все более волшебным светом озаряло их пламя — казалось, будто морские вилы вышли из моря и танцуют на берегу.
Когда свет костров достиг корабля, шум стих, тысячи глаз устремились к прекрасному паруснику, гордо и торжественно подходившему к причалу. Тени людей качались на его мачтах — матросы увязывали и убирали паруса. Слышны были удары весел, и тонкий слух уже мог различить струны Радована.
Тут толпа больше не выдержала, море огласили крики радости.
Корабль встал почти возле самого берега. Заскрипел ворот, якорь вонзился в песок, прочно удерживая судно. С палубы спустили лодку, закачалась веревочная лестница, по ней спускались люди.
И снова наступило безмолвие, нарушаемое лишь прерывистым дыханием толпы. Фонарь на носу лодки танцевал на волнах, струны грянули свадебную песнь. Тихими взмахами весла вели лодку к берегу. Последние удары, последние взмахи, и вот она коснулась причала. Выскочив на сушу, проворные матросы подтянули лодку к ступенькам. И тогда все увидели капюшон философа, а рядом с ним в пламени засверкали две золотые диадемы в прекрасных волосах, две гибкие фигуры сбросили плащи и поддержали Эпафродита. На белоснежных руках блеснули драгоценные браслеты, Ирина и Любиница вступили на берег.