Как обычно, Радован ударил по струнам. Лютня была самой лучшей защитницей и вернейшим залогом радушия слушателей.
Но сейчас пальцы его неожиданно замерли, Исток потянул его назад за рубаху. Но длилось это лишь мгновенье. Пальцы быстро подобрали другую мелодию, и грянула дикая гуннская песнь.
При свете костра путники узнали лицо Тунюша. Вождь лениво повернулся и посмотрел на Радована.
— Что ты лаешь, собака, и мешаешь спать сыну Аттилы?
Глаза Истока сверкнули, рука нащупала за поясом нож. Но Радован нисколько не смутился.
— Когда вождь всех вождей, славный Аттила дремал после славного пиршества, ему играли музыканты. Так говорят повести славных гуннов. Пусть и Тунюш, сын его, отдыхает под звуки струн.
Тунюш приподнялся на своем ложе и снова рухнул. Радован понял, что он пьян. Рядом с ним валялся пустой сосуд из цветного стекла. Только вельможи могли пить из столь драгоценной посуды. Вождь приказал принять и достойно угостить музыкантов. Гунны проворно подали гостям ужин. Исток еще никогда в жизни не ел таких кушаний. Они были привезены из Константинополя. Ибо Тунюш уже возвращался оттуда.
Хитроумный гунн не ошибся. Он пробился к самому императору Юстиниану, которого поражение Хильбудия привело в совершенную растерянность и отчаяние. У него не было войск для защиты северной границы. Армия нужна была в Италии, в Африке, для войны с персами[38]. В горе и печали он до поздней ночи читал книги царя Соломона.
И тут прибыл гунн Тунюш.
На коленях он подполз к императору, почтительно поцеловал его ногу и сказал в великом уничижении:
— Раб твой в пыли пробрался к тебе, о солнце небесное, чтобы сообщить важные новости.
И он принялся толковать о том, что потерял все свое имущество, что он теперь нищий, и лишь потому, что поссорил славинов с антами и спас державу от набега диких племен севера.
— Сам господь привел тебя, — воскликнул Юстиниан и в душе дал слово принести в дар храму святой Софии[39] золотую лампаду. Он велел выдать гунну столько денег, что алчный Тунюш едва смог унести их. Император горячо просил его и дальше натравливать друг на друга славинов и антов, пусть они воюют между собой, только бы границу не переходили. Юстиниан вручил гунну грамоту с императорской печатью, в которой повелевал всюду, куда простиралась его власть, оказывать содействие Тунюшу.
Вот почему Тунюш возвращался пьяный от радости и довольный. Когда славины насытились, Тунюш велел Радовану играть, а Истоку петь. Гунны затеяли военные танцы вокруг костра, корчили рожи, бросали вверх свои красивые мечи, спотыкались и падали. Тунюш катался по роскошной попоне, хохотал и пил.
У Радована заболели пальцы. Но гунн требовал новых песен; кричать он уже не мог и только хрипел, спьяну язык не слушался его и заплетался во рту. Перепуганный, вспотевший Радован непрерывно играл все гуннские песни, какие только знал. Исток умолк. Он сидел у ног Радована и задумчиво смотрел в огонь.
— Пой, славин! — взревел Тунюш и изо всей силы швырнул в Истока драгоценный стеклянный сосуд так, что тот разбился вдребезги.
Вождь расхохотался, гунны вторили ему.
Исток смиренно отряхнул с одежды осколки стекла и вытер кровь, выступившую из небольшой царапины на груди.
— Соня, шелудивая кошка, ты почему не поешь? Пошел спать! Все спать! Один к коням, остальные погасить огни и ложиться. Знаете, что нас завтра ожидает? Эпафродит приедет. Кони должны быть сытыми, мечи острыми — у купца много товаров, но его надо пощекотать как следует. А теперь тихо, всем спать…
Он растянулся на попоне и последние слова пробормотал еле слышно.
Гунны быстро потушили огни и, пьяные, повалились на землю. Только один молодой гунн отошел в сторону и пошел к лугу, где паслись кони. На славинов никто не обращал внимания.
Радован и Исток тихонько отодвинулись от костра, отыскали под кустом сухой травы и легли. Вскоре раздался храп спящих гуннов.
— Отец! — шепнул Исток и слегка потянул Радована за бороду.
— Что, сынок?
— Я убью Тунюша!
— Молчи, глупый! Охота тебе торчать на колу и поджариваться, как козленок?!
— Иди вперед, отец! Я убью его. Меня не поймают!
— Знай свою дорогу! Сын, который не слушается отца, заслуживает кола в брюхо!
— Нет, нет, отец! Не надо! Я только подумал, но если ты не позволяешь…
— Молчи и спи!
Исток замолчал, но заснуть не мог. В нем кипела жажда мести. Он понимал, что, вернувшись, Тунюш окончательно рассорит славинов и антов. Сколько прольется братской крови! Может быть, погибнет отец, а сестру уведут анты и сделают рабыней и женой какого-нибудь вонючего пастуха… В голове его возникали страшные картины. Кровь стучала в висках, левую руку он прижал к бурно стучавшему сердцу, а правой судорожно сжимал нож.
38
Византийская империя при Юстиниане трижды воевала с Ираном; здесь имеется в виду война 540–545 гг.