— Возьми, дитя славинов, выпей во славу Христа, он милостив и к тебе!
— Святовит мне сопутствовал, Перун направлял мои стрелы! Я не знаю твоего Христа!
— Ты узнаешь его! Пей в благодарность богам!
Они осушили кубки.
— Исток, ты спас меня от Тунюша, я твой должник!
— Тунюш — разбойник! Каждый славин поступил бы так же. Мы не грабим мирных путников.
— Это достойно похвалы, Исток! Но мой долг велик.
— Ты уже заплатил его, господин. Ты принял к себе меня и моего отца. Ты хорошо заплатил!
— Нет, славин. Я принял вас, но мой долг тут же возрос. Ты победил. Сегодня тебя славит Константинополь. Все позабыли о триумфаторе Велисарии и говорят о тебе больше, чем о самом императоре. Победил мой гость! Твоя слава — моя слава! Чего ты желаешь?
— Научиться воевать, как воюют ромеи. А потом вернуться домой!
— Воевать? Значит, ты не певец? — изумился Эпафродит.
Исток спокойно смотрел на него.
— Я певец по воле моего отца. Но я хочу воевать. Мне нравятся мечи и копья.
— Ты хорошо говоришь, сын славинов! Жаль отдавать такие руки струнам. Слушай! Управда назначил воинский чин в дворцовой гвардии для победителя. Он будет твой. Завтра ты пойдешь со мной во дворец. Сама Феодора желает тебя видеть. Из тебя получится хороший воин. Ничего, что ты варвар и молишься иным богам. Ты узнаешь Христа и полюбишь его. Ты научишься воевать и прославишься — и твое варварское имя позабудется. У самого Управды не было предков, рожденных в пурпуре[82], а императрица — дочь раба. Поэтому они любят ловких и смелых варваров. А ты таков, Исток! Но подумай как следует: если ты не примешь службу, ты должен сегодня же ночью скрыться из города, иначе погибнешь. Я дам тебе коня и денег на побег. Итак, решай!
— Я решил, господин! Завтра я пойду на службу!
— А отец?
— Останется у тебя или вернется домой, как захочет!
— Хорошо. Еще одно. Если ты доволен, оставайся у меня. Отличному воину нужны знания. Я дам тебе учителя, который научит тебя писать и правильно говорить. По утрам ты будешь ходить на воинские забавы, после полудня учиться наукам!
— Ты добр, господин!
— Ступай! Завтра я провожу тебя во дворец!
Пока Исток не вышел, грек смотрел ему вслед. Хитрые глаза его паслись на могучих плечах молодого славина.
«И это певец? Певец? Клянусь Гераклом, он помогал уничтожить Хильбудия. Будешь молчать — и он смолчит. Но отец его болтлив. Напьется и выдаст его. Тогда парню беда. Управда умеет мстить».
Он ударил золотым молоточком по серебряному диску.
— Мельхиор, пусть славин сейчас же вернется.
Управитель вышел.
«Жаль молодого героя, — подумал Эпафродит. — Я защищу его от когтей Управды!»
— Выполнено, господин.
Исток снова встал перед Эпафродитом.
— Мне еще надо поговорить с тобой!
— Я слушаю, говори.
— Но ты скажешь правду?
— Я не лгу, господин!
— Скажи, а не был ли ты среди тех славинов, что разгромили за Дунаем Хильбудий, славного полководца императора Управды?
— Отец уже сказал тебе, что мы музыканты!
Исток не растерялся. Не моргнув глазом, выдержал он пронизывающий взгляд купца, только чуть покраснел.
— Исток! — Эпафродит взял его за руку и притянул поближе к себе. — Исток, ты клянешься?
— Смертью, господин!
— Я тоже! Поэтому я клянусь Христом, богом своим, что из моих уст никто ничего не узнает, если ты мне доверишься. Я спрашиваю тебя потому, что люблю тебя и боюсь за тебя. Скажи мне, поклянись богами, воевал ты против Хильбудия или нет?
Исток молчал. Губы его были плотно сжаты, глаза горели, он гордо поднял голову.
Торжественно звучал его ответ:
— Разве достойный сын своего народа не натянул бы тетивы на погибель врагу?
— Значит, воевал. А ты знаешь, что, если тебя заподозрят, тебе придется плохо?
— Никто не узнает!
— Да хранит премудрая София твои слова и слова твоего отца. Эпафродит будет оберегать тебя!
Когда Исток пришел к себе, только что вернулся Радован. На его рубахе были видны следы красного вина. Он остановился перед Истоком, обхватил обеими руками седую голову, взгляд его бегал, словно он сошел с ума.
— О Исток, Исток! Пусть ему встретятся все вурдалаки и растерзают его! Пусть Морана семь лет отдыхает, а потом погубит его! Пусть в его собачьей челюсти шершни совьют гнездо, пусть муравьи выедят ему язык! Исток, разве не говорил я, что у него коровий хвост! Разве не говорил я? Самый могучий демон, которого боится сам Управда, пусть своим хвостом затянет ему шею и удушит его! О Исток, Исток!
82
Обычно византийские императрицы и другие женщины из императорской фамилии разрешались от бремени в особом дворцовом покое, стены которого были обиты пурпурной тканью.