Гунна испугала эта весть. Он насторожился и немного помолчал.
— Поверь мне, они ничего не добьются. Волк есть волк, жадный и упрямый, Виленец — хвастун. Он рвется стать повелителем славинов.
— Что делать, друг? Посоветуй мудрым словом!
— Смерть изменникам, смерть! Это говорит Тунюш, в жилах которого течет кровь владыки всей земли Аттилы.
— Смерть… смерть? Чтобы снова текла братская кровь? О Боги, мы сами лишаем себя свободы! Мы достойны вашей кары!
— Братская кровь? Разве они братья? Изменники! Гнилье надо отрезать. Видишь эту руку?
Тунюш сунул свою похожую на лопату руку в лицо Сваруну.
— Смотри, видишь, нет пальца. Кто его отрубил? Я! Почему? В волчью пасть он попал и засел там. Я выхватил нож и немедля отрубил его. Не погибать же мне было из-за одного пальца! Из-за одного пальца, который случайно попал в волчью пасть? Никогда! Понимаешь?
— Ты мудро сказал, воистину мудро. Подождем, пока вернутся Боян и Велегост. Если они ничего не добьются, тогда — смерть изменникам!
— Смерть, смерть! — твердил Тунюш и кусал себе губы, чтоб злобно не расхохотаться. Он радовался кровавым междоусобицам, возникавшим из-за его наветов.
— А теперь иди, друг, дочь приготовила тебе обед. После долгой скачки тебе придется по вкусу ягнятина. А мне позволь остаться еще на солнышке, наедине со своей печалью.
Тунюш торопливо поднялся. Пока он лежал на траве и беседовал со старцем, Любиница все время стояла у него перед глазами. Он знал многих женщин, гуннских и аварских, он кидался на них как зверь и тут же прогонял от себя, стегал бичом и продавал в рабство. Но такой, как Любиница, он не встречал. Его дикая натура содрогнулась. Он готов был издать рык, как буйвол, которому протаскивают железное кольцо сквозь ноздри. Кинулся бы на нее, завернул в плащ и умчал в степь.
Длинная шерсть козлиных штанов оплетала его сухие бедра, когда он спешил с вала к Любинице. Его тянуло к ней. Жестокий варвар готов был ползти к ней на коленях, поднять руки и завопить:
— Любиница, будь моей!
Он был в дурмане, словно пьяный. И лишь у самого входа, встретив нескольких слуг, кланявшихся ему, как знатному гостю, мгновенно пришел в себя. Гордость подсказала ему, что он, Тунюш, потомок Эрнака, и мысль оказаться на коленях перед Любиницей теперь уже представлялась ему смешной и унизительной. Поэтому он властно вступил в дом, где пахло ягнятиной. Сосуд с медом ожидал его на столе, перед ним стояла скамья.
Услыхав его шаги, Любиница разгребла пепел и положила мясо на кленовую дощечку.
— А где отец?
— Сварун остался на солнышке беседовать со своей печалью!
— Бедный отец! Если бы Исток вернулся!
— Не вернется он, напрасно ждете. Жаль благородное племя!
Гунн схватил руками горячее мясо, рот его раскрывался, как у жабы, зубы с хрустом дробили кость.
«Вылитый волк», — подумала Любиница и отвернулась. Гунн жадно ел, громко разгрызая мелкие косточки. Любиницу охватывал все больший страх, Тунюш не сводил с нее глаз. Любиница не глядела на него, но всем своим существом чувствовала, как его взгляд пронзает ее отравленными терниями.
— Подкрепляйся, вождь, а мне надо к отцу! — попыталась она ускользнуть.
— Не уходи! — прорычал гунн, отбрасывая в сторону обглоданную кость. Он сам испугался своего голоса. Девушка задрожала и с мольбой посмотрела на него.
— Пожалуйста, не уходи, останься на минуту! Тунюш, который говорит с Управдой, повелевает племенем гуннов, Тунюш, в жилах которого течет королевская кровь, должен поговорить с тобой.
— Говори быстрее! Отца нельзя оставлять одного. Он слишком предается печали.
— Любиница! — Голос Тунюша звучал глухо. Он старался говорить помягче, но из его груди вырывались дикие звуки, напоминавшие рычание зверя. — Любиница, тебе не жаль, что племя вымирает? Племя Сварунов, которые соколами слыли среди славинов?
— Боги требуют жертв.
— Но боги также хотят, чтобы благородная кровь слилась с кровью еще более благородной. Поэтому они оберегают тебя, поэтому они хранят соколицу.
— Я не оставлю отца, хотя бы ко мне сватался сам Управда.
— Управда — христианин, а значит, разбойник. Поэтому у него в женах потаскуха, поэтому у него был Хильбудий, поразивший столько достойных славинов. Если б посватался к тебе славный герой, сын гордого племени, которого боится Управда, если б сказал этот герой: «Мне жаль племя Сваруново, приди, Любиница, пусть от тебя пойдет новый род, еще более славный», — что б ты ответила, Любиница?
— Я сказала бы: ты славный герой, сын гордого племени, только Любиница, дочь Свару на, не любит тебя. Ее сердце выбрало другого.