Осторожно можно высказать предположение, что Само по каким-то причинам находился в оппозиции к франкским властям (возможно, будучи галло-римлянином, он принадлежал к той их части, которая была недовольна политическим господством франков в их стране) или как-то пострадал от них, поэтому став славянским князем, он проявил крайне враждебное отношение к Франкскому королевству.
Вполне возможно и то, что «Само» — не имя, а титул или эпитет славянского правителя («самовластец»/«самодержец»), превращённый франкским автором в антропоним и заслонивший в «Хронике Фредегара» его подлинное имя.
Интересно, что в рассказах о Само в источниках («Хроника Фредегара», «Деяния Дагоберта I», «Обращение баварцев и карантанцев») его подданные называются не только «винидами» (традиционное германское обозначение славяноязычных народов in corpore), но и славянами (Sclavi). В эпоху начала средневековья это имя ещё не выступало обозначением совокупности всех славофоннных народов[179], а относилось только к их части. По мнению В.В. Седова словенами именовали себя носители пражской археологической культуры VI–VII вв.[180]. Д.Е. Алимов и С.В. Назин сформулировали гипотезу о более «узком» составе начальных носителей имени словене: учёные считают, что оно относилось к конкретному славяноязычному народу или группе народов в Среднем Подунавье, в Паннонии, Норике и соседних регионах[181], где согласно отражённому в ПВЛ «Сказанию о переложении книг на славянский язык» находилась Словѣньска земля[182] и проживали словене[183]. Понятие «Славянская земля» как синоним Великой Моравии фигурирует и в некоторых латиноязычных источниках: regio Sclavorum[184]; regnum Sclavorum[185] и т. д.
Оборот, аналогичный употреблённому Фредагаром, — «славяне, прозываемые винидами» (Sclavos coinomento Winedos), — встречается в «Житии святого Колумбана» Ионы из Боббьо (ум. после 659): «Между тем запала [ему] (Колумбану — М. Ж.) в голову мысль отправиться в пределы венетиев, которые также зовутся славянами (Venetiorum qui et Sclavi dicuntur), озарить слепые умы евангельским светом и открыть путь истины тем, кто изначально блуждал по бездорожью»[186], причём Фредегар знал «Житие» и по другому поводу ввёл обширную цитату из него в свою «Хронику»[187].
Попробуем разобраться, как Фредегар понимал соотношение этнонимов «виниды» и «славяне»[188]. Полный список употребления соответствующих имён в «Хронике» будет выглядеть следующим образом.
IV. 48. Samo… exercendum negucium in Sclauos coinomento Vuinedos perrexit[189]. «Само. отправился торговать к славянам, прозываемым винидами»[190].
Sclauiiam contra Auaris coinomento Chunis… ceperant reuellare[191]. «Славяне уже начали восставать против аваров, прозываемых гуннами»[192].
Vuinidi Befulci Chunis fuerant iam ab antiquito ut cum Chuni in exercitum contra gentem qualibet adgrediebant, Chuni pro castra adunatum illorum stabant exercitum, Vuinidi uero pugnabant[193]. «Виниды же издавна были «бефульками» гуннов, ибо, когда гунны шли в поход против какого-либо народа, гунны, собрав своё войско, стояли перед лагерем, виниды же сражались»[194].
Sin autem Vuinidi superabantur[195]. «Если винидов одолевали»[196].
Chuni aemandum annis singulis in Esclauos ueniebant, uxores Sclauorum et filias eorum strato sumebant[197]. «Гунны каждый год приходили зимовать к славянам, брали жён славян и их дочерей их к себе на ложе»[198].
Tributa super alias oppressions Sclaui Chunis soluebant[199]. «Сверх других притеснений славяне платили гуннам дань»[200].
Filii Chunorum quos in uxores Vuinodorum et filias generauerunt[201]. «Сыновья гуннов, рожденные [ими] от жён и дочерей винидов»[202].
Cum in exercito Vuinidi contra Chunus fuissent… nimia multitudo ex eis gladio Vuinidorum trucidata fuisset[203]. «Когда виниды пошли походом против гуннов. огромное множество их было уничтожено мечом винидов»[204].
179
Историко-археологический обзор всего славяноязычного мира эпохи поздней античности и раннего средневековья см.: Седов 1979; 1994; 1995; 2002.
188
Ф. Курта, констатируя в повествовании Фредегара факты связи между действиями славян и событиями во Франкском государстве, отказывается видеть в славянах «средневековый gens», и считает, что у франкского автора славяне будто бы выступают в роли придуманного им «объяснительного устройства» при изложении франкских дел, и в духе своих общих постмодернистских взглядов заключает, что рассказы о славянах в «Хронике Фредегара» отражают преимущественно не реальность, а идеологические конструкты её автора (Curta 1997: 141–155, 161–167). Однако, если продолжить логику Ф. Курты, можно все без исключения сообщения любого источника считать исключительно «объяснительными устройствами» в повествовании и произвольно отказывать им в достоверности или произвольно принимать её (показательно, что там, где это выгодно для его концепции, Ф. Курта, забывает о своём скептицизме и, напротив, в вопросе о распространении славянского языка в Аварском каганате, демонстрирует наивное доверие к данным «Хроники Фредегара», см. Примеч. 34). Естественно, события, происходившие у славян, интересовали Фредегара не сами по себе, а в связи с франкославянскими отношениями и писал он о славянах преимущественно в контексте франкских интересов и с определёнными задачами (как политическими так и дидактическими), что само по себе никак не свидетельствует о том, что соответствующие его рассказы не отражают реальности. Попытка отрыва сообщений Фредегара о славянах от исторической конкретики, предпринятая Ф. Куртой, является шагом назад в их исследовании и вариантом поиска простого «удобного» решения связанного с ними комплекса проблем, и стоит на том же источниковедческом уровне, что и наивное доверие к сообщениям «Хроники» (наивное доверие к источнику и нигилистический подход к нему — две стороны одного явления). Подобному тенденциозному примитивизирующему взгляду, навязываемому науке постмодернистами, должен противостоять всесторонний кропотливый источниковедческий и исторический анализ источников.