Конечно, тогда подобные темы не могли полноценно обсуждать, ограничивались лишь намёками, бросавшими тень на церковный официоз. Это касается также оценок крестителя Руси князя Владимира. Историк Антон Карташёв, вслед за Голубинским, ставил под сомнение княжеские религиозные предпочтения вместе с корсунской былью о крещении. Указывал на контакты князя с Болгарской церковью — то ли автокефальной, то ли с каким-то непрояснённым статусом, не умалчивал об интенсивном обмене посланниками с Римом. Не скрывал Карташёв и конфликт Владимира с греками: в результате лишь его сын Ярослав Мудрый входит в юрисдикцию Константинополя. Но, конечно, из учёных того времени строго определённую черту никто переходить не решался.
Так, от западных материалов о насаждении христианства в Киеве латинскими миссионерами дружно открещивались, отвергая их как мифологические. Легендой считается Житие святого Ромуальда, сообщавшее о немецких миссионерах в славянских землях. В нём содержится рассказ о прибытии в Киев одного бенедиктинского монаха, именуемого «епископом русским». Княгиня Ольга, вернувшись после крещения из Царьграда, почему-то снарядила посольство к германскому императору Оттону І с просьбой прислать епископов и священников; в ответ тот вместе с папой Иоанном ХІІ и направил своих миссионеров. Популярна на Западе Хроника Титмара Мерзебургского, ровесница киевской Повести временных лет, где описывается ласковый приём Владимиром западного деятеля по имени Бруно.
Погружаться в споры о правдивости указанных источников выглядит не столько утомительным, сколько тупиковым. Подчеркнём другое: все эти известия актуализируются, если рассматриваются в общеевропейском контексте той эпохи. Напомним: вторая половина Х — ХІ век проходят под знаком доминирования германской династии Оттонов. Завоевав Рим и подчинив папство своей императорской власти, они провозглашают себя главными покровителями христианства, перехватывая пальму первенства у Византии, выбравшейся из иконоборческой полосы. Именно в это время в Италии, Германии, Франции наблюдается небывалый религиозный подъём. По свидетельствам хроник, начинается массовое строительство епископальных, монастырских храмов, обновление многочисленных деревенских часовен.
Надо отметить, что внутренняя христианская экспансия сопровождается внешней: последнюю Оттоны считали своей исторической миссией. Распространение веры практически полностью переходит в руки немцев, усиленно занявшихся христианизацией северных народов и славянских территорий; на этих направлениях достигаются весомые результаты. Данный период отмечен целым рядом крещений, совершённых под влиянием Римской церкви: в 942 году — датского короля, в 966-м — польского князя Мешко I, в 976-м — норвежского короля, в 985-м — венгерского герцога, а в 988 году череду крещений продолжил киевский князь Владимир, что органично укладывается в обозначенный выше ряд. Не случайно католическая церковь уверенно признаёт за Владимиром крещение киевских земель «по латинскому обряду». В 1634 году декретом папы Урбана ХІІІ его причислили к лику святых.
Возникает вопрос: а как же греческое православие, ставшее историческим выбором Руси? Как быть с образом святого Владимира — страстного проводника православия? Чтобы разобраться с этим, следует в первую очередь обратить внимание на церковные термины, этимология которых сохранила латинское, а не греческое происхождение. Само название «церковь» — cyrica («круг верующих») — латинское, тогда как греческое — εκκλησία [eklesia]; слово «крест» — от польского krzyż или латинского crucificus, а не от греческого σταυρὸσ [stavros]. Далее: слово «алтарь» происходит от латинского altare, а не от греческого βωμὸσ [bomos], «орарь» — надеваемая при служении полоса — от латинского orarium, вера по-гречески — πὶστη, «пост» в германских языках, производных от латинского, — fast (в готском (fasten означает «поститься»), а в греческом — ὴνηστερὶα [nesteria]. Понятие же «поганый» (то есть язычник) тоже восходит к латинскому paganus, греческий же вариант слова — αλλὸθρησκος [etnikos]. Число подобных примеров можно легко умножить. Согласимся, такая перегруженность церковного лексикона латинизмами весьма показательна.