— Эй, поди воды принеси! Оглох, что ль? Збанок не забудь!
Славка вдруг понял, что это к нему. И обрадовался, и испугался…
Женщина безразлично смотрела, как повариха смывает с ее ноги кровь, обматывает тряпицей. Потом глянула на Славку. Глаза у нее были черные, совсем мертвые. Он не успел испугаться. Незнакомка протянула руку. Понял — за збанком. Там еще оставалась вода. Отпила немного, вернула посудину.
— Надия! Щи твои, гляди, убегут.
Повариха охнула, кинулась к котлу. А женщина без улыбки вновь обернулась к Славке:
— Ну, здравствуй, отрок. Говори.
— Чего говорить? — не понял он.
— К нам с пустяками не ходят, Лихослав.
Славка так поразился расшифровке своего имени, что не нашелся, что ответить. И вообще, по правде говоря, ему было страшно. Славка попытался припомнить свои беды. Ну с Димкой разругался. Йоська в дневник записала. Все это были мелочи, внимания не достойные.
— Я сюда случайно попал, — честно сознался он.
Женщина глядела на него снизу вверх, запрокинув голову.
Славка смутился под ее взглядом, уронил збанок и стал сосредоточенно тереть исцарапанный локоть. И пока тер, вдруг сообразил, где слышал ее голос. На мосту. И после…
— Это вы Димку копьем по голове шандарахнули?
Славка прикусил язык. Мамочки, что он несет? В траве вдруг блеснуло вороненое ложе самострела. Женщина задумчиво погладила его рукой.
— Странно ты выражаешь свои мысли, отроче. Но по сути ты прав.
Славка почти успокоился: если не убили за дерзость сразу, то уже не убьют, — и попросил:
— Не зовите меня отроком, пожалуйста.
У костра рассмеялись:
— Хороший мальчонка, зубастый!
Славка вдруг увидел вокруг себя лица — усатые и безусые, веселые и мрачные, но все славные, живые. От костра вкусно потянуло щами, Надия громко стукнула ложкой. Мальчик почувствовал себя здесь почти своим. И только у той, что с ним говорила, лицо было мертвое.
Надия налила Славке полную миску, и он глотал, обжигаясь, а повариха смотрела, подперев щеку ладонью, и сердобольно вздыхала. Другие тоже ели, подсмеивались, нахваливали щи, и Славка удивился, что навь ест, как люди. Только та отказалась, опять была не как все. Сидела на плаще, гладила самострел, а где-то высоко над ее головой висела острая звезда. Потом Славка, кажется, задремал. И сквозь сон пробилось к нему: Карна — как удар надтреснутого колокола. Он с трудом разлепил веки. Навье воинство седлало коней. Кто-то, встав на колени, помогал женщине натянуть сапоги. Она вдруг застонала.
— Останешься? — спросил мужчина тихо, помогая ей встать.
— Нет.
Славке показалось, что он видит недозволенное. Он старательно прикрыл глаза.
Снилось ему кладбище — то, где похоронили деда. Старое, которых теперь почти не осталось вовсе. Дорожка между бревенчатых, без окошек, стен, крытые тесом крыши, а за ними холм, высокие редкие сосны с черными кронами и между сосен кресты. Обомшелые, почерневшие от непогоды, наклоненные, а то и вовсе поваленные. Даже не кресты, каплички — столбики под двускатными крышами, в нишах иконы. На перекладинах качаются выцветшие ручники, засохшие венки, пучки бессмертников. На земле под крестами слежавшаяся иглица, сквозь нее проклюнулась трава, в низинке темное озерцо воды. Иглица глушила шаги, и он почти не боялся, что идущая впереди женщина его услышит.
Взойдя на холм, она остановилась.
Полоска зари догорала справа, за частым лесом; небо там было светло-голубое, почти бесцветное, а левей, к востоку — густо-синее, и на нем проступали звезды. А одна, давно знакомая, огромная, стояла над ее головой. Мерный шорох сосен убаюкивал, а очнувшись, Славка вдруг заметил, что вместо крестов стоят на холме всадники — тени на высоких конях, и их тяжелые плащи опадают по обе стороны седел, и месяц блестит на копейных остриях. И тогда Славка услышал ее голос:
— Не могу. Вы мертвые, а я живая. Я даже не знаю, встретимся ли мы потом.
И наступило молчание.
— Не могу! Не могу без вас! Возьмите…
Где-то ударил надтреснутый колокол.
Сами ли собой сложились в голове у Славки эти слова, или он услышал их сейчас?.. Всадник принял женщину на седло. И, на ходу выстраиваясь по трое в ряд, навьи двинулись мимо мальчишки по проселку, белому от месячного сияния. Славке почудилось, что они видят его, он застеснялся, попятился, запнулся о какой-то корень и, опрокидываясь на спину, услышал: