— Кочергу дай! — со злыми слезами в голосе крикнула она. Перемазанная сажей, с растрепанными волосами и размазанной косметикой, она походила на ведьму.
Дмитрий машинально исполнил приказание.
Она разворошила рисунки кочергой, огонь разгорелся. И она бросила портрет Карны вслед за остальным. Славка вошел неслышно. Он увидел разбросанные по полу альбомные листы, злорадные глаза Аллы, жадно гудящий в печке огонь. Оттолкнув Аллу, метнулся к устью. Не чувствуя боли, выгребал рисунки из пламени. Скрученные, почерневшие, они лежали на полу. Словно в насмешку, проступали на уцелевших лоскутах цветок, морда лошади, осколок синего неба. Глянули из обожженной черноты глаза Карны. Славка хотел закричать — и не смог. Сердце вдруг замерло, потом упало куда-то вниз и забилось часто-часто. Он глянул на мертвое лицо Дмитрия, на ухмылку Аллочки: «Посмотри, как сходит с ума твой братец», — и сказал тихо:
— Ты их убила.
Там догорали сейчас деревянные стены Полоцка, и копье вонзалось Добричу в грудь, и несжатые колосья падали под копыта, потому что здесь, сейчас совершалась подлость. А он не успел помешать. И он увидел свой последний ненарисованный рисунок: поле, железнодорожная насыпь, комья земли на ней с торчащей желтой травой. А на ржавых рельсах, повернутых к горизонту, вороной длинногривый конь без седока.
Эльдар Сафин и Юлия Гавриленко
ВАСИЛИСА
Умная женщина — это дьявол в состоянии интриги.
Ж.-Б. Мольер
Алексий вышел из дома, легко вскочил на оседланного Вьюжка, быстро пробежался руками по притороченным вещам — кольчужка, шелом, длинная плотная рубаха. Попробовал, как выходит из ножен Кладенец, — легко идет, хорошо. Отъехал шагов на двадцать, обернулся — в окошко выглядывала Василиса.
О такой жене мечтают. Ладная, красивая, хозяйственная. Не каждому князю так со спутницей угадается — а уж простому воеводе на дальней заставе и мечтать нельзя! А вот же — повезло.
Алексий мягко хлопнул коня по шее — с таким другом и уздечка-то не нужна, сам все поймет. Вьюжок легко перешел с шага на рысь, потом в галоп.
Чем раньше начнем — тем раньше закончим. Эх, что ж так зачастили в Нежинку Змеи Горынычи?
Василиса отпустила занавеску на место, сладко потянулась и решила было еще поспать — но одумалась. Время дорого, это в старости она позволит себе поваляться, пока дети да внуки хозяйничать будут — да и то невесток поди заставь что-нибудь путное сделать!
Жена воеводы пока еще не рожала — но уже загадала если не на этот год, так на следующий точно подарить мужу наследника. Она прошла в свою горницу, сняла хитро заколотую булавками тряпицу с громадной рамы и продолжила работу над давно начатым покрывалом.
На холсте уже виден был Алешка, во весь рост, точно как в жизни, с теми же родинками, морщинками в уголках глаз, с длинным шрамом на левом предплечье. Василиса вышивала его обнаженным, в полный рост. Точно таким, каким помнила, — ну разве что с мужским достоинством чуть польстила любимому мужу.
Иногда, даже не замечая за собой, она начинала чуть слышно напевать что-то из детства — про серых гусей, белых лебедушек, ясных соколов.
— Василиса, хозяюшка, надо ж грустненько петь, — запричитала одна из приживалок — бабка Нюша. — Муж-то твой на бой ускакал, а вдруг как не воротится? Вот ты весело поешь, а потом плакать будешь!
Остальные зашептали, соглашаясь. Василиса улыбнулась приживалкам, хотя сердце ёкнуло — после этих слов ей и впрямь стало не так весело. Эх, беда с этими суевериями! И ведь не объяснить им никак, что Лешке ничто не угрожает! Ну куда Змею против былинного богатыря в расцвете силы?
— Каждое утречко муж-то твой выезжает в поле чистое биться с врагами земли Русской! — гнула свое баба Нюша. — Вот только четыре дня об этом месяце нормально отдохнул. Так ты ж не ломайся, спой про березоньку, про куропаточку спой, которую коршуны заломали. А там, глядишь, и вернется наш воевода с победой! И тебе радость двойная, что предчувствие дурное не сбылося!
Василиса мрачно молчала. Тугая русая коса, спускавшаяся почти до коленей, легонько подрагивала, подсказывая, что молодая женщина уже почти в бешенстве. Однако старухи этого не замечали.
— Жена мужа бояться должна! — заявила бабка Фрося. — И за мужа бояться должна! Потому как если муж ударил, все одно будто погладил. А без мужа тебе жизни точно не будет!
— Ты за ним как за стеночкою каменной, — подтвердила бабка Анфиса. — А ну как разобьют ее, что ж ты делать-то одна будешь, горемычная?
И вот так — каждый день. Только Алексий за порог, как бабки тут же его чуть ли не хоронят! Василиса знала, что надо просто подождать немножко, помолчать спокойно, и приживалки почти сразу начнут ссориться между собой.