Чародей радостно хлопнул в ладоши:
— Порядок, брате! Ваш музыкальный слух полностью восстановлен. — Он поднялся из-за стола и продолжил официальным тоном: — Поелику законы Колдовской Дружины, касающиеся связи с Ночным волшебством, не были нарушены, никто из замешанных в инциденте наказан не будет. Однако вам, брате, придется выплатить Рукосую Молчану проигранные пятьсот целковых и заплатить неустойки потерпевшим!
Неустойка пришлась ратнику как нельзя кстати, ибо он только что (срамное выражение!!!) уступил участи и отдал свою дочь в жены соседскому сынку-лоботрясу.
Вновь обретший суть жизни Станимир быстро наверстал потерянное.
Словом, все остались довольны исходом дела. Окромя дочки ратника: она сразу обнаружила, что молодой супружник доставляет ей в постели гораздо меньшую усладу, чем той, первой ночью, когда папенька непрошенно ввалился в спальню.
Увы, у нее не было колдовской силы, чтобы понять, чем различались ментальные атмосферы той ночи и наступившего медового месяца. А мужу-волшебнику Станимиру Копыту — слезыньки горючие! — и в голову не пришло хотя бы еще раз использовать переложение акустической формулы «фа-фа-си-бемоль-до второй октавы». Иначе он был бы обеспечен благодарными клиентками до конца своей жизни…
Наденька ощутила приближение визитера загодя.
Ясной пожаловал к палатам князя пешком. Не учуянный стражевыми псами — наверное, лишил себя запаха, — перебрался через ограду, никем не замеченный приблизился к черному ходу. За какие-то пять минут снял охранное заклятие, наложенное домашним колдуном князя. Двери Наденькиной темницы, правда, потребовали от него гораздо большего труда, поскольку, опричь заклятия, запирались всякий раз еще и на добрый аглицкий замок. Для кого другого двери стали бы непреодолимым препятствием, но для нынешнего гостя…
Наденька-то хорошо слышала, как он покряхтывал, разбираясь одновременно и с заклятием, и с замком. Непростая работа даже для молодого…
Наконец раздался облегченный вздох, донеслось удовлетворенное бормотание.
Двери темницы бесшумно отворились.
Наденька давно догадалась, что Ясной пришел за нею, и сидела, затаив дыхание. У нее появилось странное ощущение, будто такое уже случалось, умыкали уже ее из этого дома, и не единожды… Наверное, ей просто заранее снилась нынешняя ночь. Ибо все другие объяснения были полной ерундой. Никто с того самого момента, когда князь передал деньги в руки продавца, на нее не покушался. Да и неудивительно — забраться в дом князя Лопуха осмелился бы разве лишь отъявленный тать-волшебник, коих в мире и не бывает вовсе. Либо Ясной… Лет десять назад, правда, залез кто-то в княжеский сад, но был тут же схвачен доблестным домашним колдуном, почуявшим предстоящее злодеяние, и немедля сдан городской страже. Зачем преступник проник в сад, Наденьке осталось неизвестным — князь при ней ни разу не заговорил о случившемся, — но она воображала себе, что тать явился за нею… Иное предположение было бы откровенным скудоумием — чего ради еще можно так рисковать?..
Между тем Ясной, ведомый магическим чутьем — а впрочем, он ведь тоже видит во мраке! — приблизился к ней и, помедлив, сказал негромко:
— Здравы будьте, моя радость! Вот я вас и нашел…
И Наденька убедилась, что на этот раз ее умыкнут непременно.
Жил он теперь в какой-то жуткой каморке, с драными обоями и давно не мытым полом, совершенно лишенной удобств и почти пустой — ни мебели, ни книг, ни картин… Даже стола нормального и того нет — фанерный ящик из-под мануфактуры (видимо украденный у зазевавшегося купчишки) застелен вытертой клеенкой. Ладно, хорошо хоть, не сальной газетой!.. Посреди клеенки оплывшим сугробом коротенький свечной огарок — значит, Ясной иногда принимает-таки гостей. Ему-то свеча не нужна…
В памяти Наденьки возникла их первая встреча — полвека назад.
Ясной был тогда черноусым, чернобородым, с пышной кучерявой шевелюрой и фиолетовыми очами, по-детски большими и удивленными. Будто вокруг него вечно происходило незнакомое и чудное. Будто сам он и не был наиболее чудным явлением в Колдовской Дружине!.. Как он смотрел на нее тогда — всю седмицу, что работал в доме князя! «Вы просто колдунья!» — говорил с восхищением. А ей оное восхищение казалось приятственным, и не более того. Знамо дело, на невесту князя Лопуха так должен смотреть любой и всякий!.. Это уже потом, через пять лет, когда волхвоват развел ее и князя, она вспомнила тот взгляд…
Между тем Ясной достал из-под заменявшего стол ящика штоф вина, захватанный грязными пальцами стакан, завернутую в газету — все-таки без газеты не обошлось! — селедку и краюху хлеба. Налил, выпил, крякнул.