— Мясо, говорю, горит. Кабанчик. — Индриг ткнул пальцем в сторону костра на краю поляны.
Трое парней в крестьянской одежде, как по команде, кинулись спасать погибающий обед.
— И где мне волхва взять, так вот чтоб сразу? — озадаченно спросил Рваный Бок.
— Чтоб так вот сразу — не знаю, — съехидничал Индриг. — В Ливграде у воеводы один гостит. Только не обольщайся особо. У меня он мало что купил. На твоего крикса болотного тоже вряд ли позарится.
— Сжечь ее надо, и всего делов, — настырно повторил седой землепашец.
На этот раз его предложение уже не имело такой поддержки, как вначале. Вперед выступил другой крестьянин. Полный низкорослый бородач с веселыми и хитрыми глазами.
— Скока за совет дашь? — спросил он, обращаясь к Рваному Боку.
Тот насупился.
— Нету денег. Шкурку беличью могу дать.
— Две, — начал торговаться хитроглазый.
— Пусть две будет, — согласился Рваный Бок. — Но только если совет дельный.
— У меня других не имеется, — весело сказал хитроглазый. — Трое кудесников на моем хуторе постояльцами жили. Чем-то их там Турмаш нашенский обидел. Ругались очень. Какого-то Барбуну худым словом поминали. Сегодня утром в сторону Ихтыни подались. При деньгах были — это с ручательством.
— Полдня пути разница — разве ж за ними угонишься? — раздосадованно всплеснул руками Рваный Бок.
— Пешие они были, — добавил хитроглазый, многозначительно подняв брови. — На савраске к вечеру нагонишь.
Идея лесничим понравилась. Индриг не стал дожидаться появления на сцене беличьих шкурок. Он отправился к костру. Латники выменяли у крестьян половину кабана на бочонок воеводиной сурьи и шустро поглощали слегка подгоревшее мясо вприкуску с хлебом из собственных запасов. Михась был уже там.
Настроение Грека поднималось по мере насыщения. Бросив в угли очередную обглоданную кость, он задорно посмотрел на Индрига. Тот поморщился и выплюнул попавшуюся ему горькую обугленную корочку.
— И что в тебе такого? — с загадочным видом спросил Михась.
Индриг промолчал, не понимая, о чем речь.
— Прорицательница ради тебя одного в Ливград приехала, — продолжил кощунник. — За тридевять земель примчалась.
Индриг поперхнулся.
— Чего мелешь?
— Это не я, — с улыбкой протянул Михась, принимаясь за следующий кусок мяса. — Это люди так говорят.
Последнее слово прозвучало невнятно, поскольку Грек по привычке пытался одновременно болтать и жевать. Индриг уже готов был послать тех людей вместе с их сплетнями, но смолчал. Два и два вдруг сложилось. Он брезгливо бросил на березовое бревно, служившее им лавкой, подгорелый кусок мяса. Есть расхотелось.
— Дело в милосердии.
— Чего?
— Она толковала о милосердии. В этом все дело.
Михась хохотнул.
— Девицы слетаются на твою славу, будто мухи… мм… мотыльки на свет. Какое ж здесь милосердие? Ха!
— Она приезжала, чтобы убить меня, — уверенно заявил Индриг.
Теперь поперхнулся Михась.
— Сдурел ты, братец Соловушка! Если б ты такое про ее бычков-хранителей ляпнул, я бы еще задумался. Рожи у них что ни на есть злодейские были. Но чтоб она сама на тебя с ножом покушалась — это сказки!
— Оксана из Ринга — не иначе как сама Ласковая Рок-сани. Я слышал о ней, когда жил среди авар. — Губы Индрига тронула улыбка. — Мне даже льстит, что за мной послали именно ее.
Михась наконец перестал жевать.
— Кто она?
— Сама смерть, принявшая облик женщины.
Грек с сомнением покачал головой.
— Не-е. Смерть я бы узнал в любом обличье.
— Чудо ты греческое! Я говорю метафорически. Мне казалось, кощунники должны понимать такие образные сравнения.
Михась оскорбленно надулся и не счел нужным отвечать.
— Ласковая Роксани из того же цеха, что и я. Охотница за головами. Платная убийца. Лучшая среди ныне живущих женщин, промышляющих этим ремеслом. Среди мужчин, пожалуй, тоже.
— Если гадалка — это и вправду твоя Роксани, почему ты еще жив? — с подозрением спросил Михась. Ему казалось, что Индриг затеял какой-то странный розыгрыш. — Все удобства для покушения у нее имелись. Темная ночь, пьяная вусмерть жертва, бычки на стреме. А?
— В голове у нее что-то перекосилось, — смутившись, ответил Индриг. — Со мной так бывало. Вроде бы выследил приговоренного. Вот он, голубчик, в угол загнан. Остается только голову снять и заказчику отнести. А руки меча поднимать не желают.
Грек ехидно ухмыльнулся.
— Я у путников иноземных как-то байку подслушал о крокодиловых слезах. Крокодил — ящер огромный. Жрет людей и рыдает.