— Иди в задницу! — рявкнул Индриг и отвернулся.
В ту минуту ему страстно хотелось двинуть Михасю в ухо. Он сдержался. Смачно и зло сплюнул. Принялся разглядывать пожелтевший ивовый куст. Стало ясно, что незримая черта, к которой он так боялся подходить в отношениях с людьми, в данном случае уже давно осталась позади. Он шагнул через нее, даже не заметив. Теперь он не сможет причинить зла этому нелепому человечку в синей залатанной куртке и земляничных сапогах, даже если того потребуют обстоятельства.
Михась мечтательно закатил глаза.
— Хорошая кощуна может выйти. Обиженная аварская княжна нанимает обольстительную душегубку, чтобы наказать изменника. А та влюбляется в свою жертву, обнаружив, что у них очень и очень много общего. Затем…
— Это не месть, — оборвал его Индриг, продолжая пялиться на куст.
— Тогда что? — заинтересовался Грек.
— Я не должен делать… — Индриг задумался.
— Чего?
— Отстань, репей!
— И все-таки?
— Я не должен сделать того, что мне предначертано. Некто весьма влиятельный заглянул в мое будущее и увидел, как я ломаю его планы. Вот и весь сказ. Никакой кощуны не выйдет.
— И верно! Сплошные «некто» и «чего-то». Никакой конкретики! Идея с обиженной княжной мне больше нравится. Я бы назвал эту кощуну «Дева-смерть».
Они выехали на перекресток с Ихтыньским трактом как раз вовремя, чтобы увидеть двух крестьянских девок, с визгом сиганувших в придорожный кустарник. Вдали маячил кавалерийский отряд в десять-двенадцать сабель. Слышался топот коней, идущих галопом.
— Авары, тьфу ты, ети мать их за ногу и через коромысло, — выругался десятник, вглядываясь в быстро приближающихся всадников.
— Не иначе, гонцы, — высказал предположение один из латников, пытаясь успокоить пляшущего под ним коня.
— Верно, — обрадованно согласился десятник, — гонцы до воеводы. Едут вперед. Сказать, чтобы Турмаш дорогих гостей встречал.
Он еще раз внимательно присмотрелся к аварам.
— А может, и не гонцы. Тогда плохо дело. Что скажешь, Соловушка? Ты у нас за старшего, тебе и думать.
— К бою, — с неестественным спокойствием тихо произнес Индриг. Таким тоном распоряжение об убийстве мог отдать лишь тот, для кого резня была делом привычным, а вид крови не вызывал никаких эмоций.
— Если все-таки гонцы, тогда что? — засомневался десятник. Затевать драку с аварами ему не хотелось.
— К бою, — прежним спокойным тоном повторил Индриг. Интонация — каменная глыба, а в душе круговерть. Ему будто палкой по затылку треснули.
«Вот сейчас я сделаю то, чего делать не должен!»
В только что пустой руке блеснула темная сталь аварской сабли. Воин выхватил ее быстрым, отточенным многократными повторениями движением.
— Поговорить с ними надо, — неуверенно предложил Михась. — Объяснить, кто мы, куда и зачем.
— Короткий разговор получится, когда они узнают, что у нас на возу. А знать это они непременно пожелают. Пискнуть не успеем, как каждому по железяке в бок достанется.
— Может, деру дадим? Пропустим для общего спокойствия? — с надеждой спросил десятник.
— С этим ты деру давать собрался? — Индриг кивнул на неповоротливую подводу, груженную ценностями.
Десятник досадливо проследил за взглядом.
— С этим не получится, — признал он.
— Тебе воевода что велел?
— Что? — глуповато спросил десятник.
— Казимин оброк беречь и меня слушаться.
— Слово в слово так и велел, — закивал десятник. — Значится, к бою, братушечки.
Латники неохотно начали вытягивать из джидов, притороченных к седлам, легкие боевые сулицы с узкими наконечниками. У двоих почему-то оказались не военные, а охотничьи, с лезвиями, формой повторяющими березовый лист. Авары приближались. Стали слышны их гиканье и визг, которые могли значить как «Уступи дорогу!», так и «Умри, собака!». Латник, правивший подводой, принялся торопливо разворачивать свой неуклюжий транспорт. Он изобретательно бранил черногривого тяжеловоза с толстенными мохнатыми ногами и охаживал кнутом его могучую спину. Индриг окинул взглядом свое малое войско, по-прежнему не выказывающее особого энтузиазма касательно драки с аварами, которые вполне могли оказаться безобидными гонцами.
— Поздоровкаемся с басурманами! — крикнул десятник, раззадоривая не столько бойцов, сколько самого себя. Он вынул из ножен прямой меч с закругленным острием, рассчитанный только на рубящий удар. Вышло это у него далеко не так эффектно и быстро, как у Индрига. — Глянем, какого цвета у них потроха!