Никита с трудом поднял крышку старого, отданного родителями за ненадобностью сундука: рваные шапки, в прошлом — невидимки; обломки мечей, по слухам — кладенцов; пара путеводных клубков с запутанной ниткой… Достать огромный, потемневший от времени том оказалось непросто. Непростой была и книга. Каждый лист в ней — новая сказка. Прочтешь страницу — ей на смену следующая явится, а кончится сказка — лист сам перевернется. И листов таких не счесть. То есть счесть-то можно, да сколько ни пересчитывай, второй раз то же число никогда не получится. А о картинках и вовсе сказ особый: яркие, взгляду подвластные, иногда — смешные, чаще — страшные. Бывало, начнешь смотреть и засмотришься: рукотворные птицы, чадящие повозки, тонкие книги в высоких шкафах. Иные тома даже открыть можно, только без толку: не помогут премудрости, в тех книгах писанные. Для иного они мира — без волшебства, без чудес.
Никита пролистал том: дворцовые перевороты, войны, смуты. И на каждой странице — кровь, смерть, предательство. Не захочет это Патрикеевна смотреть! Ох, не захочет! Мало того что учительница, так еще и волшебница, к тому же — добрая. А что таким может прийтись по душе?
Разбирать рукописные завитки стало труднее. Паренек поднял голову: золотая полоска на стене — вот и все, что осталось от заливавшего горницу солнца. И на что время ушло? Никита провел рукой по огромному тому:
— Книжечка, миленькая, помоги по старой памяти. Мне бы случай какой аль событие — доброе, яркое. Чтоб душа радовалась.
«Книжечка» вздрогнула, пыль с листов стряхивая, и замерла. «Вот вредина! Все простить не может, что в сундуке оказалась», — обозлился Никита, но виду не показал.
— Книжечка, миленькая, ну, пожалуйста! Я тебя на полку поставлю, сестренке покажу. Она до сказок страсть какая охотница — не оторвешь!
По книге будто волна прошла. По горнице разнесся вздох. Листы зашуршали, переворачиваясь, и остановились. Никита пробежал глазами по строчкам: число, по сказочному летоисчислению; в который раз изменившееся название теперь и не царства, а просто — государства и, наконец: «…произведен запуск первого в мире космического корабля-спутника „Восток“ с человеком на борту».
Паренек озадаченно хмыкнул. Летать выше неба — забавно, но непонятно куда и зачем: до тридевятого царства и клубок доведет, а скорость нужна — ковер-самолет у Яги взять можно или, вон, Горынычей попросить.
Книга перевернула страницу. В каждой строчке — удивление и восхищение, на каждой картинке — улыбки и смех. Отодвинулись, словно по невозможному здесь волшебству исчезли на время вражда и злоба, тревога и страх. Радостные, счастливые, поздравляющие друг друга люди смотрели со страниц диковинной сказки.
— Спасибо, книжечка! Вот помогла, так помогла! — искренне поблагодарил Никита и, схватив со стола туесок, снял с него крышку.
Чудесный гриб-сморчок выпал из берестяного укрытия и, чмокнув, присосался к листу. Рукописные буквы поблекли, будто вглубь книги ушли. Впитывая сказку, сморчок разбух и из коричневого превратился в янтарный — точь-в-точь прозрачный пузырь, тягучим медом заполненный. Отяжелев, гриб покатился с листа. Изловчившись, Никита поймал его в туесок и, закрыв берестяную крышку, с мстительным удовольствием принялся жевать строптивое яблоко.
Большая часть задания была выполнена, а насколько удачно — спрашивать следовало у домового.
Пристроив туесок на печном столбе, Никита положил на лопату сдобный пирог и поднес к подпечку:
— Дедко Демушка!
Под печкой зашуршало, и Никита решил, что можно продолжать:
— Дедко Демушка, длинна бородушка, отзовись, сделай милость, укажи силу сказки!
Из подпечка метнулась тень. Пирог исчез. Никита едва успел прислонить лопату к стене — из-под печки потекла пыль. Пепельно-серые хлопья закружились по комнате. Никита чихнул, глянул вниз и замер — на полу лежали две брюквы и горошина.
— Ну и?..
Из подпечка послышалось чавканье — домовой уплетал пирог. Отвлекать Дему от еды — на такое даже отец не решался. В другое бы время Никита рискнул потревожить овинника, но припасенный для хранителя хлеба пирог сегодня утром нашла и слопала сладкоежка Аленка.
Никита почесал затылок. Разозлить Деминого приятеля: тут не только на себя — на всю семью беду накликать недолго. И что остается?.. От печки плясать?
Никита с осторожностью протиснулся между беленой кладкой и Деминой загадкой. По сизому от пыли полу пролегла дорожка темных следов. Брюквы оказались у ног, горошина лежала дальше — на соседней половице. Узкая щель походила на черту. Никита рассмеялся. И как раньше не сообразил? Горошина, черта и две брюквы. Получается… одна вторая? Так и есть: сказочный мир в два раза слабее настоящего.