Несмотря на жару, переяславлец был в длинном, плотно запахнутом плаще.
«Руки… — чувствуя, как по телу расползается липкий безнадежный страх, подумал Мстислав. — Он прячет руки».
Стрепет будто не совсем походил на себя, но что изменилось, понять князь не успел. Все так же молча колдун сбросил плащ… Нет, новых рук — хвала Перуну! — переяславлец себе не отрастил. Мстислав инстинктивно схватился за кинжал, но еще быстрее были жалкие, уродливые обрубки. Великий князь выронил клинок и начал медленно, точно во сне, оседать на пол.
— Ты допустил ошибку, Мстислав, а Новогороду нужен мудрый правитель.
В ответ раздался натужный хрип: Великий князь был жив, но не мог ни двигаться, ни говорить.
— Я не прощаюсь… — Сотворив невидимую формулу, Стрепет исчез.
Один за другим с поклоном отходили от постели Великого князя Новогородского приезжие волшебники. Мстислав — особенно после того, как персты кого-то из гостей украдкой сложились в так называемый знак тройной защиты, — и не ждал другого: лишь равнодушно отмечал, как постепенно иссякал поток смельчаков, решивших потягаться с самим Стрепетом. Слух о его чудесном побеге уже давно покинул пределы Новогорода, только добавив славы переяславльскому колдуну.
«Я не прощаюсь…»
Собирался ли Стрепет просто наслаждаться видом беспомощного врага, или в его планах было что-то более изощренное, Мстислав не знал, однако вскоре уже не мог думать ни о чем, кроме предстоящей встречи с переяславльцем. Перед ней меркло все, составлявшее ранее смысл жизни князя, который с трудом теперь находил в себе силы отвечать на вопросы растерянных, не привыкших самостоятельно принимать решения советников: два раза сомкнутые веки — «да» или трижды — «нет».
— Говори.
Точно: стоило появиться колдуну — и Великий князь почувствовал, что снова может говорить, но единственное произнесенное Стрепетом слово Мстислава взбесило:
— Я привык отдавать приказы, а не выслушивать чужие, колдун!
Глаза переяславльца знакомо сощурились: Мстиславу и раньше за каждым взглядом, за каждым движением Стрепета мерещилась насмешка. Он точно снисходил, даже произнося слова приветствия или кланяясь. Это и раздражало Великого князя Новогородского. Это и позволило без особых раздумий принять решение о казни. Однако сейчас ехидство лишь промелькнуло на лице колдуна, тут же сменившись непривычным для Стрепета спокойствием.
— Тому, кто отдает приказы, иногда приходится за них отвечать, княже.
— Только не перед жалким самонадеянным колдунишкой! — снова взорвался Великий князь. — Уж не думаешь ли ты, что твои чары… — Ослабевший от долгого молчания голос не выдержал: Мстислав закашлялся.
— Извини, не могу подать тебе воды.
Переяславлец беспомощно развел своими обрубками — князь конвульсивно дернулся. Никогда прежде чужие увечья не отдавались такой болью — сейчас же словно кто-то невидимый запустил руку в самое нутро. Стрепет не насмехался: он, который умел проходить сквозь стены и мгновенно переноситься на огромные расстояния, и впрямь не мог того, что было доступно каждому…
Ночью князю приснился кошмар: будто бы, следуя некоему ритуалу, Мстислав обрубил себе персты левой руки, а когда понял, что это уже навсегда…
— Убей, — попросил он, когда колдун появился в следующий раз.
— Против Новогорода варяги готовят войну. Твой сын пытается собрать под свою десницу рать, но он слишком юн, и каждый день кто-нибудь переходит на сторону врага.
Мстислав зарычал.
— Стрепет. — Кажется, он впервые назвал переяславльца по имени. — Я проиграл, Стрепет, но клянусь Перуном…
Взмах руки колдуна не позволил закончить клятву.
— Ты поклоняешься одному лишь Перуну, забывая, что существуют и другие Сварожичи. Ты ничему не научился, Мстислав, а Новогороду нужен мудрый правитель…
«Новогороду нужен», «ради Новогорода», «когда подрастешь, у Новогорода будет достойный правитель…» — только и слышал с самого детства Мстислав. И он жил Новогородом: воевал, если это было надо Новогороду; женился на той, что подходила Новогороду; ради безопасности Новогорода приказал отрубить руки талантливейшему переяславльскому колдуну. Впрочем, только ли ради Новогорода? Ведь как бы Мстислав ни относился к Стрепету, доказательств его измены — кроме предоставленных Светозаром — правитель так и не получил…
Великий князь задумался — задумался чуть ли не впервые после нескольких месяцев ненависти, боли и отчаяния. Он хорошо помнил тот день. И Стрепета — бледного, со связанными за спиной руками. Переяславлец улыбался. «Издевательски», — решил про себя Мстислав и отдал приказ.