— Верно, — обрадованно согласился десятник, — гонцы до воеводы. Едут вперед. Сказать, чтобы Турмаш дорогих гостей встречал.
Он еще раз внимательно присмотрелся к аварам.
— А может, и не гонцы. Тогда плохо дело. Что скажешь, Соловушка? Ты у нас за старшего, тебе и думать.
— К бою, — с неестественным спокойствием тихо произнес Индриг. Таким тоном распоряжение об убийстве мог отдать лишь тот, для кого резня была делом привычным, а вид крови не вызывал никаких эмоций.
— Если все-таки гонцы, тогда что? — засомневался десятник. Затевать драку с аварами ему не хотелось.
— К бою, — прежним спокойным тоном повторил Индриг. Интонация — каменная глыба, а в душе круговерть. Ему будто палкой по затылку треснули.
«Вот сейчас я сделаю то, чего делать не должен!»
В только что пустой руке блеснула темная сталь аварской сабли. Воин выхватил ее быстрым, отточенным многократными повторениями движением.
— Поговорить с ними надо, — неуверенно предложил Михась. — Объяснить, кто мы, куда и зачем.
— Короткий разговор получится, когда они узнают, что у нас на возу. А знать это они непременно пожелают. Пискнуть не успеем, как каждому по железяке в бок достанется.
— Может, деру дадим? Пропустим для общего спокойствия? — с надеждой спросил десятник.
— С этим ты деру давать собрался? — Индриг кивнул на неповоротливую подводу, груженную ценностями.
Десятник досадливо проследил за взглядом.
— С этим не получится, — признал он.
— Тебе воевода что велел?
— Что? — глуповато спросил десятник.
— Казимин оброк беречь и меня слушаться.
— Слово в слово так и велел, — закивал десятник. — Значится, к бою, братушечки.
Латники неохотно начали вытягивать из джидов, притороченных к седлам, легкие боевые сулицы с узкими наконечниками. У двоих почему-то оказались не военные, а охотничьи, с лезвиями, формой повторяющими березовый лист. Авары приближались. Стали слышны их гиканье и визг, которые могли значить как «Уступи дорогу!», так и «Умри, собака!». Латник, правивший подводой, принялся торопливо разворачивать свой неуклюжий транспорт. Он изобретательно бранил черногривого тяжеловоза с толстенными мохнатыми ногами и охаживал кнутом его могучую спину. Индриг окинул взглядом свое малое войско, по-прежнему не выказывающее особого энтузиазма касательно драки с аварами, которые вполне могли оказаться безобидными гонцами.
— Поздоровкаемся с басурманами! — крикнул десятник, раззадоривая не столько бойцов, сколько самого себя. Он вынул из ножен прямой меч с закругленным острием, рассчитанный только на рубящий удар. Вышло это у него далеко не так эффектно и быстро, как у Индрига. — Глянем, какого цвета у них потроха!
Склавии направили коней навстречу аварам, быстро увеличивая скорость и оглашая округу воем, призванным устрашить противника. Инстинкт и здравый смысл подсказали Михасю единственно верное решение. Просто Лошадь была целиком согласна с мнением хозяина и проявила небывалые для себя прыть и резвость, удаляясь от эпицентра конфликта в сторону Ихтыни. Единожды обернувшись, Грек увидел взмывшие в воздух сулицы. Вслед за первой стайкой тут же взвилась вторая. Боевые кличи смешались с криками боли.
Михась отвернулся и вдарил пятками по раздувающимся бокам. Он так бы и гнал рыжую лошадку, пока у той оставались силы, если б не внезапно возникшее препятствие. Две костлявые твари, покрытые серой, как у крыс, шерстью, выскочили из ольховника прямо под копыта. Просто Лошадь, жалобно заверещав, поднялась на дыбы. Михась едва не слетел на землю. Криксы, угрожающе шипя и похрюкивая, разом кинулись на всадника. Просто Лошадь шарахнулась в сторону. Михась завопил от страха. Вопль получился необычайно звонким и странным, совсем не похожим на человеческий крик. Он-то и спас кощунника. Необычный резкий звук насторожил чудищ, сбил ритм атаки, предоставив Просто Лошади секундную фору. Животное воспользовалось заминкой и рвануло прочь, храпя и мотая головой от ужаса.
Кощун опомнился лишь возле подводы. Прямо перед ним черногривый тяжеловоз с печальными глазами подергивал ушами и фыркал. Латник, который должен был править повозкой, лежал на мешковине, укрывающей добро. Руки широко раскинуты. Череп с левой стороны смят и залит кровью. Правая нога еще подергивалась, но это уже не было проявлением жизни. Дальше по дороге, среди двух десятков бездыханных тел и ставших бесхозными коней верхом на Злодее гарцевал Индриг. Он был единственным, кто остался в седле после короткой и жаркой стычки. Крестьянские девки, выбравшись из своего укрытия в кустах, пытались вытащить саблю, насквозь пронзившую плечо одного из латников. Служивый стонал и злобно ругался, но при этом здоровой рукой хватал девок за ноги и лез под подолы. Те вроде не возражали.
Михась боязливо подъехал к Индригу. Просто Лошадь все еще тяжело дышала и едва переставляла копыта после выпавшей на ее долю бешеной скачки. От крепкого запаха выпущенных на свет и разодранных внутренностей она со страхом прижимала уши и озиралась. Индриг провел большим и указательным пальцами по голоменям сабли, стирая кровь прежде, чем та свернется. Убрал оружие. Посмотрел на Михася и ободряюще подмигнул. Кощунник съежился. Желание что-либо говорить исчезло. Лицо воина было страшным. Кровь из широкого пореза на лбу залила щеки, малиновыми комками повисла на бровях и ресницах, бурыми пятнами растеклась по тегиляю.
— Песьи дети, сука ваша мать! — раздался горестный крик пришедшего в сознание десятника. — Комарика закололи, паскудники!
Они спешились и помогли десятнику выбраться из-под придавившего его Комарика. Из груди коня торчало сломанное оскепище кавалерийской пики. Десятник бранился и горевал о животном, не замечая ни погибших товарищей, ни собственного раздробленного колена. Кровь из рваной раны на виске широкой полосой стекала ему за шиворот. Он начал осознавать происходящее, только когда Индриг занялся его искалеченной ногой. Срубленные тут же на обочине ивовые ветви пошли на шины, зафиксированные кожаными ремнями, снятыми с убитых. Глядя, как руки Индрига затягивают узлы, десятник перестал истерично причитать и разумно сказал:
— Ох, Соловушка. Плачет по твоему заду длиннющий кол. Ох, плачет! — Вздохнул и огорченно добавил: — Да и по моему тоже.
За спиной Индрига вырос очухавшийся аварский боец. Воин понял это по изменившемуся выражению лица десятника и испуганному вскрику Михася. Он быстро обернулся. Мелькнула сабля. Авар повалился на спину с рассеченным горлом, из которого ударили небольшие, пульсирующие и при этом булькающие фон танчики. Индриг вернулся к наложению шины. Он выглядел спокойно и буднично.
— Казиминых посланников посекли, — начал перечислять десятник, настороженно выискивая взглядом других уцелевших противников, — своих людей положили. Мирную уплату дани, почитай, уже сорвали — будет грабеж и разорение. Умудрились напакостить обоим братцам единовременно. Так что если дело кончится колом, считай, что легко отделались. Вон там еще один закопошился. Добей, раз уж начал.
Индриг молча посмотрел в указанном направлении. Подошел к стоящему на четвереньках авару. Мелькнула сабля. Пальцы смахнули кровь с голоменей.
— Здорово ты наловчился ихним кривым мечом махать, — прокомментировал десятник. — По мне, так лучше дедовский, прямой.
— Воевода нас так и так приговорил, — отозвался Индриг. — По его мнению, нам не следует жить дольше чем до сегодняшнего вечера.
— С чего бы это?
— Гадалка нагадала, — сказал Индриг, одного за другим осматривая мертвецов. Он искал медальоны, бляхи и другие отличительные знаки.
Михась невнятно забормотал, заскулил. К странствующему кощуннику пришло понимание истинного масштаба и ужаса случившейся резни. О возможных последствиях он боялся и помыслить. Достаточно было того, что находилось перед глазами.
— Это та что ль, — десятник усмехнулся, — которую ты всю ночь жалил?
— Да хоть бы и она. — Индриг взял одного из погибших авар за руки и волоком оттащил в сторону.