Удивительно, но проделка эта очень долго сходила ребятам с рук. Учителя как-то не обращали внимания на бейджики, а охранникам — единственным, кто на эти таблички глядел, — похоже, было все равно, что там написано. Видно, что свой, — и ладно.
И еще более удивительно, что первый скандал разразился именно благодаря тому, с кого и началось это поветрие. Однажды утром Мишка Гравитц опоздал на занятия — конкретно так опоздал, почти на пол-урока. Ему не повезло: дежурил в тот день Марат, которого в школе с легкой руки Темки Белопольского все звали Робеспьером — за истинно революционную непримиримость к нарушению школьных правил. Будь на дежурстве другая смена, может, еще удалось бы как-то проскочить. Но Марат бел непреклонен. Проспал — иди дальше спи, придешь ко второму уроку. А во время занятий никого в школу пускать нельзя, распоряжение директора.
Мишке же совсем не хотелось возвращаться на улицу, где моросил мелкий, уже по-осеннему затяжной дождь. Он стоял перед Маратом, бывшим выше его почти на голову и вдвое шире в плечах, и препирался с ним, заранее, впрочем, понимая, что эти препирательства ни к чему не приведут.
И как раз в это время в холле появился директор Роман Владимирович, очевидно, куда-то заехавший с утра по своим важным директорским делам и пришедший на работу без пяти девять.
— Что у вас тут такое? — почти механически осведомился он, торопливо проходя мимо.
— Да вот, — отвечал Марат, — Гравитейшен на урок опоздал. А я его не пускаю, согласно вашему распоряжению.
Директор даже остановился.
— Как ты его назвал? — удивился он. Роман Владимирович преподавал в старших классах физику и хорошо знал всех ребят по фамилиям и именам.
— Дык это… По фамилии, — Марат, чуть растерявшись, кивнул на бейджик Миши.
Удивленный директор обратил взор туда же, не поверил своим глазам, снял дорогущие очки-хамелеоны в модной оправе и снова прочитал по слогам:
— «Гра-ви-тей-шен!» Это что такое? — строго спросил он.
Миша только плечами пожал.
— Ну, это… Шутка.
— Чтоб я больше таких шуток не видел! — весьма грозно произнес директор. И торопливо надел очки. Может быть, для того чтобы спрятать глаза за дымчатыми стеклами. Потому что глаза, несмотря на суровое выражение лица, улыбались. Директор был молод, ему не исполнилось и сорока. И он еще помнил собственные проделки…
Новости по школе разлетаются мгновенно. К концу дня во всей две тысячи четырнадцатой не было ни одного мальчишки или девчонки с «прикольным» бейджиком на одежке. Их все как будто унесло прочь порывом осеннего ветра. Те, кто оставил дома «настоящую» табличку, решили вовсе обойтись без нее, справедливо заключив, что лучше поторчать на перемене в школе, чем получить нагоняй. Тем более что на улице все равно дождь.
А через день ребята из одиннадцатого «Б» курили за школой. Не на пятачке, а подальше, там, где от асфальтированной площадки к железобетонной ограде больницы тянулся школьный сад — десятка полтора старых извилистых яблонь, которые, казалось, специально когда-то обрезали, чтобы на них легче было залезать ребятне. Ни одного яблока на ветвях, разумеется, не было — их еще до начала учебного года собирали вечерами старушки из окрестных домов.
Мишка показывал ребятам растяжку. Растяжка у него действительно была отличная, пять лет занятий восточными единоборствами давали о себе знать. Он задирал ногу почти до вертикали и наносил два-три удара по веткам яблонь, твердо стоя на другой ноге. Занятый этой демонстрацией, он не заметил, как рядом оказался Марат.
— Ого, шестой дан, черный пояс! — проговорил он то ли с восхищением, то ли с издевкой.
Ребята напряглись — что охраннику от них надо? Гравитейшен опустил ногу, несколько раз подпрыгнул, разминаясь, как перед атакой.