Одна Надюха не расстроилась. Отряхнулась, как утка, да и потопала себе как ни в чем не бывало со своим вечным «поки-чмоки».
В школу он больше не ходил. Лила звонила несколько раз, но он, прочтя на дисплее ее имя, не брал трубку. Разговаривать с ней почему-то не хотелось. В качалку ходить тоже не было смысла — рука все еще сильно болела. Матери про руку сказал правду — все равно когда-нибудь увидит. Она поахала, зачем-то даже поплакала, но быстро успокоилась. Несколько дней Санек с удовольствием просидел за компьютером, с утра и до глубокой ночи. Но потом у матери началась свободная неделя, она оставалась дома, и ему пришлось уходить по утрам — якобы в школу. Деться было некуда — и он почти все время стал проводить на тусе с парнями. И в первый же вечер снова надрался.
С тех пор чуть не каждое утро они, созвонившись, сползались по трое, по четверо у кого-нибудь в квартире, когда родаки уйдут на работу. Родаками они называли родителей. Еще их же называли «предки», «кони», «шнурки», «черепа» или ласкательно «диники» — уменьшительное от «динозавры».
Снимали куртки, у входа разувались, грудой сваливая разношенные кроссовки и проходили прямо на кухню. На голом столе появлялся мутно-коричневый баллон с пивом. Разливали в чашки, роняя пену на клеенку.
— Во, есть приход, глазки открываются, — говорил кто-нибудь обрадованно. Обзванивали по мобиле друзей. Некоторые на зов товарищей срывались с уроков, незаметно линяли с работы. Бежали за добавкой. Кто-то засыпал за столом, кого-то рвало в туалете, кто-то копался в холодильнике… К вечеру, не столько пьяные, сколько одуревшие, ползли на тусу. Кто-то благоразумно терялся по дороге, остальные продолжали все то же самое уже с новыми силами.
Санек не заметил, когда кончились его деньги и он стал пить на чужие. В какой-то момент пришлось спустить и мобильник — вот так вот к горлу подступило! Пацаны говорили:
— Мы тебе лучше достанем, крутую «Моторолу» или «Нокию».
Так тянулись дни за днями. Мать уже перестала орать на него, только плакала. Иногда домой звонили одноклассники — Темка, Мишка, Кирилл, пару раз даже Коза, — Саня не брал трубку и в аську тоже не выходил. Лила больше не появлялась. Однажды позвонила классная Ирина Анатольевна, попала на мать и битый час слушала ее причитания и рыдания. Расстроилась вконец, обещала подумать, что можно сделать… Ну а что тут сделаешь?
Впрочем, Ирина пыталась, сходила даже в кабинет Романа Владимировича. И только завела речь о Сазонове, как директор сделал ей выговор: это она, как классный руководитель, парня упустила, и ее вина, что он теперь катится вниз по наклонной плоскости.
— Для нас это только на пользу, — закончил директор. — Помните, как в Библии сказано: «Если какой из членов твоих загнил, отрежь его, чтобы другие не заразились!»
Библию Ирина Анатольевна отродясь не читала и почему-то испугалась. Она почувствовала, что стул, на котором она сидит, вдруг зашатался. Заэкала, замекала, словно двоечница на уроке, и потом сама не помнила, как выбралась из директорского кабинета.
* * *Пару раз Санек замечал, что спьяну его тянет куда-то вдаль, прочь от родных мест. Тогда его заносит на другой конец Москвы, и он оказывается непонятным образом в каких-то незнакомых местах — то в Южном порту около засыпанных снегом, смерзшихся куч песка. То возле Хамовнических казарм препирается с караульными. То почему-то вдруг в глубине Сокольнического парка безуспешно пытается взломать с приятелями заколоченный деревянный домишко. Просто вдруг возникал там, изумленно оглядывался по сторонам и, как говорится, включал автопилот — и шаткие ноги сами уж как-то доносили его обратно домой.
До этой поры Санек брился редко. Раз в неделю, а то и реже срезал фиолетовой пластмассовой брилкой редкие вьющиеся волосики, вылезавшие над губой и на подбородке. А тут вдруг у него полезла настоящая мужская щетина. Брить ее он забывал. И порой, глянув на себя ненароком в зеркало, видел совсем чужого парня — исхудавшего, ссутулившегося, с воспаленными глазами, с заросшим лицом — от такого и сам шарахнешься.
Сколько времени так прошло, он и не знал. Но точно миновали новогодние праздники и рождественские каникулы, потому что смутно вспоминалось, как они с пацанами это дело отмечали.
Как-то раз он приплелся домой рано, часов в шесть вечера, бухнулся на кровать поверх покрывала и уж совсем было заснул, как зазвонил телефон. Хотел не снимать трубку, но почему-то ответил.
— Прива, Сазон! Как она? — Санек не узнал звонившего: вроде, знакомый голос, но кто это — непонятно. Он пробурчал что-то невнятное.