Домой она к нему больше не приходила. Но Саня продолжал с ней разговаривать, потому что был уверен — она его слышит.
Только теперь понял Санек, каково это — любить.
Говорят — любить всем сердцем. Этого мало.
Говорят еще: любить всей душой. И этого тоже мало.
Любить по-настоящему, по-взрослому, — это любить всем телом, каждой его махонькой клеточкой, каждым теплым кровяным шариком. Потому что — на всю жизнь. Не потому любить, что она такая симпотная. И не потому, что ей нравится целовать тебя, а тебе ее. И вообще нипочему. А потому любить, что прирос к ней неотделимо. И где бы ни была она сейчас, душа Санька была там же, вместе с нею, и только обрывком еще удерживалась в его груди, в горячем сердце.
Одна только Лила знала, как запутались-перепутались дела у Санька. Мать ждала, когда само собой пройдет дурное состояние у сына и он вернется в школу. Ребята из класса смотрели на него, как на отрезанный ломоть. На тусе обсуждали исчезновение Губона: вскоре после того, как он был допрошен и выпущен Самопалом, он слинял из дому. Мать его говорила: поехал в деревню под Ельцом, к родне.
До поры до времени на тусе было тихо, без перемен. Как вдруг прозвучало:
— Стрелку забили!
И все наперебой стали объяснять друг другу по десять раз, что произошло. Оказывается, у недругов-машинистов большие потери — парней чуть ли не десятками тягают в ментовку, шьют организованные хулиганские действия. Те думали-думали и решили, что это ребята с тусы их сдают ментам, чтобы самим отмазаться. Дело запахло керосином. Если такое мутилово сразу не размутить, то оно ляжет тяжелым грузом на долгие годы.
В таких случаях в криминальном мире устраивают прямые переговоры авторитетов с обеих сторон. Собираются в тихом, пустынном месте и выясняют отношения. Иногда дело заканчивается миром, иногда — стрельбой.
Пацаны хоть и не были уголовниками в законе — куда им, так, шпана, гопота мелкая, — но тоже сочли, что они ничуть не хуже. И надумали забить стрелку в Машиностроительном парке, на чужой территории, за путепроводом. Решался вопрос — кто пойдет. Дело вроде бы почетное, но и опасное. У взрослых бывали случаи — особенно несколько лет назад, с хачиками, — когда те, приехав на стрелку, без всяких слов открывали огонь. Мало ли на что напорешься? Говорят, стволы у машинистов водятся.
К тому же все они себя чувствовали под колпаком у папаши Мюллера — то бишь у Самопала. Он наверняка уже из них бог весть что клеил и, наверное, уже вычерчивал схему их ОПГ (организованной преступной группы), чтобы донести куда следует, до начальственного кабинета. Там каждому было уготовано — и никто не хотел, чтобы место это было вверху, а не внизу, и лучше с самого края.
Не все понимали ситуацию, но шкурой каждый ее чувствовал. И вот появился некто Волчок, парень с узким, словно сдавленным с боков лицом, совершенно лишенным выражения. Такие-то обычно и начинают драку.
Он напомнил про то, как Санек месяц назад списки какие-то составлял.
— Ну вот, его и отправим, если уж он такой умный.
Все, конечно же, сразу согласились. Умных здесь не любили. Да и где их любят, по большому-то счету?
Лет двести пятьдесят назад была в Москве страшная эпидемия оспы. Люди заражались и умирали десятками, а то и сотнями. И тогда императрица Екатерина Великая прислала из Петербурга постановление: умерших хоронить на вновь созданных кладбищах, за городской чертой. И впредь на тех кладбищах никого уже не хоронить, чтобы не потревожить спящую в земле заразу.
Тогда и появились за окраинами Москвы несколько новых обширных кладбищ. Хоронили на них тесно, оградок не ставили, кресты были сплошь деревянные — через несколько десятилетий они сгнили и рухнули. А деревья, посаженные на могилках, наоборот, на диво разрослись.
Город со временем расползался все дальше, а кладбища эти так и стояли заброшенными — теперь уже на полдороге от центра до нынешних окраин. В двадцатом же веке, после революции, новая власть взялась и за них. Храмы (которые, разумеется, были на каждом кладбище) либо посносили, либо переделали под городские нужды. Местность разровняли, разбили клумбы, проложили прямые дорожки, провели воду, устроили фонтаны. Так создавались парки для отдыха москвичей с рабочих окраин.