Она бросила в костёр надоевшую веточку и взглянула на него.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю.
Млада замолчала надолго, пристально рассматривая его лицо. И вдруг подалась вперёд. На миг Ставр отчётливо почувствовал запах корицы. Ученица иногда тайком покупала её, когда случалось бывать на рынке Аривана. Сладкий пряный запах нравился ей и, несмотря на все запреты, она слегка смазывала маслом корицы запястья. В пути Млада время от времени прижимала руку к носу и вдыхала аромат — наверное, это улучшало ей настроение. Или дарило тепло, которого она была лишена всё время обучения.
Ставр не отстранился, завороженный её близостью. Голову ощутимо повело от шальной мысли хоть раз… всего один только раз поддаться слабости. Ведь завтра он Младу уже не увидит.
— Останься со мной, — прошептала девушка.
— Я не могу.
Но вопреки своим же словам Ставр взял её за плечи и безоглядно впился поцелуем в губы. Казалось, ничего в мире он не хотел в этот миг больше. Просто чувствовать её вкус и запах. Как можно сильнее и ближе. Торопливо он снимал с Млады одежду, касался её гладкой кожи, которая будто бы сама льнула к ладоням, струилась под ними. Плотно слепленное в тренировках тело ученицы теперь вдруг стало податливым и послушным каждому его движению. Он не мог остановиться. Никакого усилия воли не хватило бы теперь, чтобы заставить его оттолкнуть Младу. А она хваталась за него, прижималась теснее, словно верила, что это его удержит.
Следующую ночь, точно связанный тягой к дурманному зелью, он снова провёл с ней. И ещё седмицу после. День за днём. Пока одним утром не проснулся с ясным пониманием того, что ещё немного — и вырваться из этого круговорота не сумеет. На дне сумки он нашёл позабытую там карту с отметкой обители Ворона, оставил её на ворохе одежды Млады и ушёл.
Ставр знал, что она может и не выжить по дороге, пытался убедить себя, что это его не волнует, и никогда не старался нарочно следить за её судьбой. Он вернулся к обычной жизни, словно и не было в ней девушки с волосами цвета мёда и глазами, пылающими гневом и страстью. Не было свежего ветра, принесшего в его жизнь что-то кроме бессмысленности и скитаний.
Больше двух лет Ставр ничего о ней не слышал.
До того дня, когда встретился с урхасом Гильдии. Теперь первый раз за двадцать лет он не ощущал в себе сил выполнить приказ. И чем дольше думал о Младе, тем отчётливее понимал, что выполнять его не станет.
Глава 4
Наказанные за драку ватажники остались в Беглице на попечении старосты Ратибора уже три дня назад. Но над войском как будто до сих пор висела тень того скверного случая. Кмети и вереги вовсе перестали даже взгляды бросать друг в сторону друга. А мужики из ополчения, которые поначалу пытались влиться в ряды дружинников, теперь держались в стороне. На привалах это становилось особенно заметно.
Хальвдан, который долгое время угрюмо помалкивал, постепенно стал ворчать, дескать, Кирилл в первый же день довёл войско до раздора. Как они теперь будут сражаться бок о бок? Бажан безмолвно его поддерживал.
Сам же Кирилл на словесные выпады верега старался не обращать внимания. Сам знал, что с наказанием погорячился. Но в тот момент оно казалось ему самым справедливым. А на следующее утро, промаявшись полночи без сна, он чувствовал себя так, будто по нему проехался гружёный обоз — и дело было вовсе не в усталости от долгого дня. Голову озарило запоздалое благоразумие — но было уже поздно. Чуть пришедшие в себя за ночь Медведь и верег Дьярви после побоев продолжать путь никак не могли.
Тогда, тихо подозвав к себе Лешко, Кирилл приказал вернуть отобранный накануне меч кметю. Может, это хоть как-то поможет ему скорее оправиться.
За несколько дней слегка приноровившись к порядком заметённой дороге, войско теперь шло гораздо более споро. На привалы останавливались нечасто. Но, так или иначе, и лошадям, и людям время от времени нужен отдых. Поэтому, как только войско, пополнив припасы, миновало последнюю деревню большого племени Рысей, расселившегося от Кирията далеко на юг, Кирилл распорядился устроить длительную стоянку на ночь. Чуть погодя он обошёл обширный лагерь и с удовлетворением отметил, что настрой ватажников стал не столь напряжённым, как пару дней назад. Знать, притупились воспоминания, избитых воинов отжалели, свершившуюся несправедливость обсудили вдоль и поперёк. То и дело Кирилл всё же чувствовал на себе тяжёлые взгляды, но их стало много меньше.
Однако смутная тревога, что поселилась внутри ещё до отбытия за ворота детинца и часто не давала заснуть, всё никак не отпускала. Мешала, как заноза, которую не удаётся подцепить и достать из-под кожи. Даже проходя по лагерю, Кирилл невольно озирался: как бы не подойти слишком близко к мальчишке-вельду — ведь тот мог оказаться где угодно. Да, Младе было приказано надзирать за ним внимательно, но случается всякое. Очень уж не хотелось снова испытать то, что уже однажды довелось. Тогда всё словно трескалось, расползалось на части одной огромной раной, тонуло в глубокой боли, рвущей тело. После случившегося даже мир вокруг утратил часть красок, стал тусклым и мутным. Эта муть то становилась непрогляднее, то отступала. В самые тяжёлые моменты Кириллу невыносимо хотелось позвать к себе Младу, чтобы развеять её. Но разве гоже правителю признаваться в слабости? Пусть даже и перед одним-единственным человеком. Где знает один — там и двое. А там и остальные.