Она видела отцов своих подруг. У Светланы был замкнутый, неразговорчивый и, наверное, решительный, строгий отец - Светлана его побаивалась. У Вари - шумный, веселый, все спорилось у него в руках: чинил дома электрические плитки, лихо красил забор на даче, ходил бойко, нараспашку.
У нее же был совсем другой отец. Все, что порознь Лиза помнила о нем, сливалось в общее чувство: добрый и неумелый. Со слов матери она знала, что отца ценили на работе, по в малом было другое: на елке в Доме союзов отец подарок для Лизы прозевал, маляры и монтеры ему грубили, плиток и замков не чинил. Нет, на Вариного папу он совсем не был похож. А как они однажды стряпали с ним! Мама ушла с Витей в Сокольники на целый день и оставила инструкцию об обеде.
И все же был чад от пригоревших макарон и сквозь чад мелкое - словно грызут семечки - потрескивание эмали в сухой, накаленной кастрюле. "Эх, что-то мы ничего не умеем!" - сказала Лиза. Она взяла вину на себя: ей было тогда одиннадцать лет, пора бы уже уметь. Но отец не принял ее великодушия. "Это все, Лизок, оттого, - сказал он, - что на настоящей военной службе я не был, всего-навсего призывался на переподготовку.
А настоящая, говорят, для житейских дел просто университет. Уж если, например, солдат пугозицу пришьет - волк не отгрызет..."
И все же он, конечно, был лучше тех, с плитками, с заборами, с пуговицами. Он был добрый, она любила его, и, главное, он был не чей-то, а ее.
И не чей-то, а ее уехал. Походил с провожающими по платформе, поулыбался, как-то незаметно попрощался - и уже в вагоне на площадке... Поезд трогается, она и мама идут следом, догоняет дядя Сева с протянутой темной бутылкой, киоск, фонарь, косой свет, на миг его взгляд поверх очков - опять косой свет, мелькание вагонов. И вот уже красный глазок на последнем...
Все...
Прошло две недели, и он будто снова явился. Наступил Лизин день рождения, и мама положила ей на стол синюю книгу - от отца. Это было удивительно! Словно сам поздравил, обнял, поцеловал в волосы, как всегда...
О Седове она уже знала - отец часто рассказывал - и тотчас стали рассматривать картинки. Лх, вот он какой! На снимке со старой фотографии стоял человек в короткой шубе с поднятым воротником.
А вот его матросы - Линник и Пустошный. Тоже герои...
А это уже не снимок, а рисунок художника: человек лежит на санях навзничь, и двое людей сквозь пургу на лямках волокут сани вперед, к полюсу. Курс - норд!
Даже по картинкам было так, как рассказывал отец.
Но не Седов, не книга, а вот то, что не забыл, оставил, будто сам сейчас подарил!..
Часто бывает с домашними книгами - положена, переложена, смахивается с нее пыль, а так и остается непрочитанной. Прочитала ее Лиза только этой весной, чуть не пять лет спустя, и вдруг заговорила о полярнике и дома и в школе... Мальчикам бы эту книгу, но и девочки в шестнадцать-семнадцать лет ищут, ждут смелых, необыкновенных дел... И Лиза стала налево-направо давать книгу подругам, каждый раз прибавляя: "Это папа мне подарил!"
Да, спустя столько лет он опять напомнил о себе. Не было ничего общего между отцом и Седовым, но то, что он любил этого неустрашимого человека, как и она теперь полюбила его, сближало ее с отцом и как бы делало ее совсем взрослой: она думает так же, как и отец...
Все подруги прочли книгу, кроме Светланы. И, может, только перед Светланой, длинноногой девочкой в очках, Лиза впервые вслух, от всего сердца, высказала свое отношение к прочитанному. Свое и отцовское вместе. Она запомнила этот день.
Было воскресенье. Над парком культуры стояли белые круглые облака, и узкие голубые лодочки-качели свечкой взлетали к ним. Лиза и Варя, стоя по краям лодки и попеременно упираясь ногами, раскачивали ее все выше, все круче. Иногда от хохота, от изнеможения Лиза пропускала свой черед упереться и качнуть. На Светлану нельзя было смотреть без смеха: она сидела в середине лодки согнувшись, судорожно держась за голубые борта, и каждый раз, как лодка становилась вертикально, пронзительно взвизгивала и закрывала глаза.
- Слушай, Светланка! Нет, слу... - Лиза давилась смехом. - Ну зачем ты глаза закрываешь? Ви... ви...
визжи лучше с открытыми!
Потом они играли в волейбол, купались.
В парке стояло великое множество столбов с указателями и объявлениями, и даже было как-то досадно читать их: всего за день не увидишь, везде не побываешь.
Лиза вдруг остановилась перед одной афишкой - в каком-то тут зале сегодня будет лекция о Седове.
- Седов! - проговорила она,не двигаясь.
- Ну и что? - простодушно спросила Светлана.
Лиза молчала, а Варя, которая бывала у Шуваловых дома, сказала Светлане:
- Ну как же! У нее портрет его висит над столом!
Она сказала это улыбаясь, но как о непреложном, как о том, что должно быть. Она часто спорила с Лизой, не соглашалась с ней, но в душе чувствовала, что Лиза как-то старше ее, умнее, лучше. И, если Лиза что делала, значит, так и надо делать. Вот Седов... У Лизы над столом висело три портрета: Павлов с квадратной подстриженной бородой, худощавый, в форме бригадного комиссара Островский и человек в меховой куртке.
Первые два портрета и Варя бы повесила - этих двух все знают, любят, но вот тот, в меху, с глазами, сощуренными от яркого снега... Но то Варя, а у Лизы были свои доводы.
- Почему? - опять спросила Светлана.
Лиза посмотрела на нее и промолчала - после смеха и визга как-то трудно было начать говорить об этом.
Они пошли по дорожке к павильону с мороженым, видневшемуся под купой деревьев. Зубчатый полотняный навес павильона трепетал под ветром и отсюда напоминал палубу парохода.
- Жалко, что начало лекции в семь часов, - сказала Лиза, - придется второй раз.приходить.
Светлана, недоверчиво улыбаясь^ пожала плечами, и тут Лиза бурно, быстро, блестя глазами, стала говорить о Седове. Она говорила путано прочитанное перебивало друг друга, но можно было понять, что этот человек принадлежит к тому же неукротимому, настойчивому и благородному племени, к которому принадлежали и Павлов, и Островский, и Кошевой, и Зоя...
И, может, не разбросанные слова Лизы, а живое воображение девушек помогло им увидеть бескрайный снежный простор, бескрайную белую тишину, освещенную морозным солнцем, и одинокие сани с лежащим на них человеком.