Он торопливо и весело дошнуровывал ботинок.
Они вместе поднялись на берег, дошли до первой улицы, на углу которой, около булочной, стоял пыльный грузовик с надписью: "Совхоз "Вешний луч".
- Вот она, таратайка! - сказал новый знакомый Павеличева, подходя к кабине и кому-то там улыбаясь. - Не опоздал, не опоздал! Ровно три тридцать. - Он открыл дверцу, обернулся к Павеличеву и приподнял соломенную кепку. - Очень буду надеяться!
Машина отъехала. Павел, перебежав дорогу, вскочил в кузов, как тут все делали, первого встречного грузовика, направлявшегося на правый берег, и, задетый любопытством - кто же этот человек? - стоя вынул из кармана куртки его записку. Буквы стали прыгать - машина шла по булыжной мостовой, - и Павеличев, присев на неизбежное в каждом кузове запасное колесо, прочел:
Позе. т. Шувалову (37-00, доб. 191) и на 10 ч. утра зак. пропуск, на имя Никодимцева И. Л.
Он продолжал смотреть на записку, уже не видя ее. В дальней стороне кузова, как огромная скомканная бумага, лежал брезент. На несмятом углу его протянулась темная, вероятно от масла, полоса. Как тот рубец от уха к шее...
Растерянно улыбаясь, Павел опять вернулся к записке. Да, конечно, имя Никодимцева он встречал под газетными очерками, но что значила эта фамилия в сравнении с первой! "И вот рядом был!.."
Глава пятая
У ЛИЗЫ - ТОЖЕ НОВОЕ
У Софьи Васильевны и у Лизы в тот день тоже было что-то новое.
Природа всяких поисков такова: сперва ничего, потом человек идет не в том направлении, затем уже где-то начинает брезжить... Как у геологов: сперва просто земля, потом пробное бурение, которое напрасным не назовешь, и уже затем настоящее место. Если бы не было этого процесса, не было бы в языке и слова "поиск", люди бы шли по прямой линии и сразу брали бы то, что им нужно.
...Когда Лиза вошла в комнату, Софья Васильевна сидела за столом, обложенная книгами, и писала в толстой клеенчатой тетради. Журналы "Литература в школе" в голубых обложках стопкой лежали на диване.
Лиза всегда удивлялась материнским занятиям: "Все знает, восемнадцать лет преподает одно и то же, а все готовится".
- Теперь я догадываюсь, отчего рыжий чемодан был тяжелый. - Лиза кивнула на книги и журналы. - Ты это все с собой притащила! Не понимаю: программа старая, а ты готовишься!
- Программа старая, а жизнь каждый год новая. - Софья Васильевна писала, не оборачиваясь. - Кажется, уж о Пушкине все известно, а вот вышла новая книга о декабристах. О Маяковском в этом году три книги...
Ты чего? - спросила она, заметив соломенную шляпу в руках дочери.
- Я хочу к диспетчеру сама сходить. Представляешь, вдруг он знает, а мы тут сидим...
Софье Васильевне посоветовали обратиться к главному диспетчеру строительства, который здесь работает только три года, но живет давно, знает город, людей.
- Нет, пойду я! - твердо сказала Софья Васильевна. - Да и рано еще, надо к четырем. Ты лучше почитай. Тебе за лето столько книг по литературе надо прочесть! Как начнется учебный год, Константин Иванович сразу спросит.
- Читаю...
Со шляпой в руках, Лиза присела на край стула и посмотрела в окно. Напротив, через дорогу, стоял зеленый, косо освещенный солнцем забор, и глянцевитые листья груш свешивались над ним.
- Мама, ты тоже считаешь, что Наташа Ростова - это положительный герой? - вдруг спросила она.
Софья Васильевна, выпустив из руки карандаш, быстро повернулась на стуле.
- Ты что? - Она помедлила. - Ply конечно...
- Нет, по правде? А то v нас Константин Иванович говорит: вот этот положительный и вот этот тоже положительный. А начинаешь читать - это просто скучные, нудные люди. Только рассуждают...
- Ну, про Наташу этого не скажешь!
- Да я и не говорю! Нет, про Натащу другое. - Лиза села поудобнее на стул и положила шляпу на колени. - Вот говорят: добра, отзывчива, верна, благородна. А к кому это все направлено? Да только к дому, к родным. Это нехитро! Это и я могу... А вот для других-то что? Только одно и сделала, приказала с подвод свои чемоданы и узлы свалить и положить раненых. Это, конечно, хорошо, но мало.
Софья Васильевна, ссылаясь на другое время и другие интересы, объяснила, как надо относиться к литературным героям прошлого. Но, когда Лиза ушла к себе, у Софьи Васильевны возникли, как это часто бывает, мысли более убедительные. Однако, развивая их и как бы про себя еще более убеждая Лизу, она невольно подумала: "А все-таки в этом Лизином "а для других что?"
есть что-то такое..."
Лиза, видимо, томилась без дела и вскоре вернулась с бумагой в руках. Это было последнее письмо отца, хорошо известное им обеим.
- Что это за "мелкая работа" могла быть у папы? - спросила она, будто прочла там что-то новое.
Припомнив письмо - о чем Лиза может спрашивать? - Софья Васильевна сказала, что отец был заместителем командира и, возможно, надо было какой-нибудь отчет или таблицу составить.
- Да, но почему получается, что капитан жадный?
- Откуда жадный? Слушай, ты мне заниматься не даешь. Я хотела до диспетчера окончить...
Софья Васильевна все же протянула руку за письмом, и Лиза показала, с какого места надо читать. Пошли знакомые строки:
...разбил очки, а запасные забыл дома. Завтра мне предстоит очень мелкая работа, и без очков просто (тут одно слово было зачеркнуто) беда. Да не только для меня... Хочу сейчас съездить в штаб, к одному капитану, у которого стекла, кажется, моего размера, - может быть, даст на завтра. Должен дать. Кроме того, один дядя - добрая душа - тоже взялся мне их отыскать...
- Ну, почему же капитан жадный? - Софья Васильевна подняла глаза от письма.
- Как ты не понимаешь! - Лиза и сама чувствовала, что ее трудно понять. - Папа так уверенно пишет, что капитан должен дать. Ну, понимаешь, будто дело такое важное, что даже жадный человек должен расщедриться...
Никакого "жадного" Софья Васильевна в письме не нашла, но подумала о другом: "Странно, что так много об очках! И у капитана будет просить, и еще какой-то человек достает... Видно, что он о них только и думает... Да, пожалуй, это не отчет". В подробностях об очках она вдруг почувствовала что-то тревожное, и ей было удивительно, что, столько раз читая это место в письме, она раньше ничего не замечала.