Лизе стало неловко от этого взгляда, - может, и еще кто из окон смотрит на нее, удивляется: чего эта тут стоит?
Она пошла дальше по улице. Вспомнив девочку с куском хлеба, она почувствовала, что хочет есть, но до обеда было далеко - пока не вернется мама от диспетчера, пока не придет дядя. Захотелось вдруг, чтобы рядом была Варя или Светлана, - уютнее, веселее было бы тут сейчас. Может быть, сегодня до обеда успеет наконец написать Варе. Но о чем? "Курс - норд"
никуда еще ее не привел, а Варя, конечно, ждет продолжения того, что они увидели весной.
* * *
Улица, спускаясь, привела к реке недалеко от плотины. Опять во всей могучей красоте развернулась зубчатая бетонная дуга поперек реки. Вот и на это Варя со Светланой полюбовались бы... В прошлом году на кружке текущей политики Варя, говоря о пуске первых турбин на этой вот восстанавливаемой станции, передала на парты длинный и бледный снимок, вырезанный из газеты. Он был голый, пустой, без людей - не с чем было сравнить величину постройки. Нет, только вот сейчас, когда своими глазами... Вон какими крохотными кажутся люди наверху плотины, сгрудившиеся в одном месте около перил! А люлька, в которую они садятся, чуть побольше спичечной коробки!
Лиза вдруг приостановилась. Знакомая картина! Не хватает только черной комнаты, куда тогда спускался отец. Она мысленно провела прямую - прямую отвеса, - по которой медленно начала спускаться люлька, и внизу, у воды, увидела и ее. Тут, ближе к левому берегу, у подножия плотины, зияла четырехугольная дыра. Странно, что прошлый раз ни она, ни Павеличев не заметили этого! Оглядев берег, Лиза поняла: тогда они смотрели с другого места и видели не всю плотину - выступ берега загораживал ближний край ее.
То-то сегодня она показалась еще больше, длиннее.
Люлька меж тем спустилась до черного четырехугольника, и три мешковатые фигурки, выйдя из нее, ушли в темноту дыры. Пустая люлька быстро пошла кверху, задержалась на кране и снова, нагруженная людьми, медленно двинулась вниз.
- Дедушка, куда это они спускаются?
Лиза стояла около плоского дощатого домика, крытого черным лоснящимся толем. Как у всех недолгих построек, заведенных строительством гидростанции то там, то здесь на берегу, у домика был какой-то запыленный, голый вид. Тщедушный старик в белой расстегнутой рубашке и в валенках сидел на ящике у входа. Он посмотрел туда, куда показывала Лиза.
- В донные отверстия идут работать... Обеденный перерыв у бетонщиц кончился, вот и идут, - ответил он и вернулся к тому, что было у него в руках: откусанная баранка и эмалированная кружка с чаем. Видя, что девушка продолжает смотреть на эти отверстия, он добавил: - Название, конечно, неподходящее. Отверстие в заборе, в крыше бывает. А тут разве это! В эти донные отверстия на паровозе можно въезжать - и то кругом свободно будет. Пять на пять метров... Ничего себе дырочка-щелочка!
У Лизы мелькнула мысль: ведь по работе можно определить время, когда снимал оператор. Как это она раньше не догадалась узнать у кого-нибудь! Лиза спросила у старика, давно ли тут идет эта работа.
- С прошлого года начали их закрывать, - ответил старик, опуская кружку на колено. - Теперь вот бетон наращивают, чтоб уж полностью. Многие уже наглухо закрыты. Возня страсть какая была! Вода через эти самые, извиняюсь, отверстия хлестала наотмашь, ужас как!
Попадись не человек, а слон - и его бы, милого, отбросила. Ведь это не бочку затычкой заткнуть, а самую реку!
Без героев, конечно, такое дело обойтись не могло.
Старик говорил дальше, а Лиза повторяла про себя первые его слова: "с прошлого года... с прошлого года..."
- А до этого была другая возня, - продолжал рассказывать старик. Отложив баранку и кружку, он, шаркая валенками, перенес свой ящик подальше от солнца, в тень. - Другая возня, может, почище первой. А может быть, и не почище. Но сказать, что легкая работа, тоже нельзя. Одним словом, после немцев надо было первонаперво отверстия эти открыть. Пойдет тогда вода низом, верхушка плотины оголится - и чини ее, ремонтируй сколько хочешь...
Из этого Лиза услышала только нужное для себя: "другая возня, после немцев". Значит, сорок четвертый год, вернее - опять начиная с сорок четвертого года по нынешний...
Впрочем, что дадут разговоры со стариком?.. Надо поговорить с кем-нибудь работающим на плотине. И не поговорить, а лучше бы такой человек увидел тот фильм.
Вспомнил бы по мелочам - по люльке, по краку... ну, по облаку, что ли... вспомнил, когда это было... Но где эта картина? В Завьяловске ее не показывают. Вот о чем Павеличеву надо сказать!
Старик, видимо, начал говорить о чем-то другом, потому что Лиза вдруг услышала:
- Пойдемте-ка, я вам это безобразие докажу! - сказал он и дотронулся до ее локтя.
В домике, который состоял из одной светлой, нагретой солнцем комнаты, расположились какие-то верстаки, столы с наколотой бумагой, банки с красками, у стены стопками лежали полированное дерево, мраморные плитки. Под ногами шуршало деревянное и каменное крошево. Старик подвел Лизу к стене, увешанной цветными рисунками.
- Вот в какой красоте плотина нам от фашистов досталась! - сказал он, показывая на длинный рисунок акварелью.
Это была не белая, сияющая на солнце зубчатая дуга, а челюсть с выщербленными зубами - многие бычки были взорваны. И не голубое небо, а серая муть стояла за ней. Лиза невольно обернулась от этого к окну, в котором во всей цельности и гармонии было видно настоящее. Сейчас оно показалось еще более красивым, завершенным, хотя Лиза знала, что работа на плотине еще не закончена.
Отойдя от этой акварели, она осмотрела карандашные и цветные зарисовки людей, - вероятно, знатных строителей станции. Разглядывая портреты, она искала...
Нет, знакомого лица не было. "Да и как бы он мог попасть в знатные строители, когда он не строитель!" - успокаивая себя, подумала она. Но тотчас пришло и другое: "Не потому, что не строитель, а просто не такой человек. У него и за войну-то был всего один орден".
Она вспомнила о разбитых очках, о которых было написано в последнем письме: что-то беспокойное, суетливое - понятное сожаление человека, привыкшего к тихой, усидчивой работе... Тут припомнились ей отцовские звонки в три часа ночи на станцию, светлый кружок микроскопа. Да, вот тут он мог бы показать себя, это его родное, любимое...