Машины обычно терпеливо ждали, шоферы, скрючившись, как только могут спать одни шоферы, ложились вздремнуть на свои двухместные дерматиновые диванчики. Но сегодня и легковые и грузовые машины ревели перед опущенным шлагбаумом. Еще бы: все - туда, на шлюз, а здесь - поперек дороги какая-то полосатая жердь!
Третьей в очереди гудела сиреной машина киногруппы Геннадия Тихоновича. Лариса в комбинезоне песочного цвета, с бoльшим, зеленым целлулоидовым козырьком на лбу, бросавшим на лицо зеленый свет, стояла в кузове и узкими, злыми глазами следила за пожилой сторожихой, которая за шлагбаумом, сидя на скамейке около своей дощатой будки, мирно вязала спицами не то чулок, не то шапочку.
- Нет, это черт знает что! Вяжет! - Криво изогнувшись, Лариса наклонилась к кабине, где рядом с шофером сидел руководитель группы. Геннадий Тихонович, может быть, вы с нею поговорили бы! Другие если опоздают, это ничего, но у нас же работа!
- Не опоздаем! - донеслось из кабины. - Сейчас только пять минут четвертого.
- Но цветники уже там!
- Не уверен. Они должны были еще заехать на телеграф.
Лариса вернулась к своему месту в кузове и взглянула на Павеличева и на высокого оператора Перелешина, тоже с беспокойством посматривавших то на часы, то на опущенную полосатую жердь.
- Он не уверен! - кривя губы, негромко сказала она. - А я уверена, что они там и расхватают наши точки!
- Ты опять за свое? - проговорил Павеличев, однако встал и, опустив зеленый козырек на самые брови, стал глядеть через шлагбаум на дорогу к аванкамерному мосту, к плотине.
Нет, встречные машины еще не показались.
Переступая через треножники и аппараты, лежащие на шершавом полу кузова, Лариса походила туда-сюда и, наверное, краем глаза опять увидела чулок в руках спокойной сторожихи. Она вдруг легко перемахнула через борт и, встряхивая рыжими волосами, которые удерживала резинка от козырька, побежала к полосатой жерди.
Там уже был кое-кто из шоферов и публики, но она, потеснив всех, проникла туда, к этим невозмутимым спицам. Послышался ее голос, сперва негромкий, потом все сильнее и сильнее. Молчаливый долговязый Перелешин, прислушавшись к голосу, сказал:
- Ничего у нее не выходит.
- Да и как может выйти! - сказал Павеличев. - Со встречными машинами мы ведь на плотине разъехаться не можем.
- Ну, мало ли... Как-нибудь проскочили бы. Нет, надо пойти ей помочь. И знаешь что? Захватим с собой кое-что.
- Зачем?
- Ну, так... солиднее.
Вскоре перед сторожихой стояли трое. У всех были загадочные, просвечивающие зеленым цветом козырьки - одни козырьки, без фуражек, - и еще что-то в руках, чем они потрясали. Треножник у одного - это легко было понять, а вот у другого какой-то серебристый предмет, кое-где сучковатый от толстых коротких трубок.
Старуха, опустив наконец чулок со спицами и встав, сказала ровным, наставительным голосом:
- Пока машины с того берега не пройдут, эти не пойдут!
Но тут перед шлагбаумом послышались крики, шум, шоферы побежали по своим местам. Сторожиха обернулась к плотине. Блестя ветровыми стеклами, показались идущие гуськом встречные машины.
На большой скорости, нестерпимо пыля, они прошли под шлагбаумом. Пыль еще не осела, как сбоку, быстро и лихо зайдя в голову ожидающей колонне машин, появился бурый обшарпанный грузовичок, который тут же и открыл движение к шлюзу. Когда выехали из пыли, Лариса заметила на нем чернобородого Харитонова, и тот, тоже узнав ее, помахал ей приветливо рукой.
- Видали? - Лариса, сняв через голову козырек, устало присела на один из ящиков с аппаратом. - Цветники все-таки прорвались!
Павел рассмеялся. Они ждали, волновались, бегали к сторожихе, а эти прямо с ходу поехали - и первыми...
Пригласительный билет на открытие шлюза был только у Всеволода Васильевича, но, по словам приглашенного, это ничего не значило и пойдут они все вчетвером.
- Билет ведь только на место у третьей камеры, где пароход после шлюза выйдет на свободу, - сказал дядя Сева, - а так публика будет стоять по всему шлюзу.
Да, вообще народу будет уйма.
- Но ты пойдешь к третьей камере, а нас туда не пустят! - сказала Софья Васильевна.
- Ну и что же, мама, - вмешалась Лиза, - будем стоять в другом месте. Не маленькие, не потеряемся.
Всеволод Васильевич посмотрел на Лизу. Ему послышалась в ее голосе какая-то обида, а вместе с тем она будто поддерживала его. И он поспешил сказать:
- Да я и не собирался идти к третьей камере без вас!
Неужели это такое зрелище, что я вас бросил бы? - Он, помедлив, стал шарить по карманам. - Мы сейчас вот что сделаем... вот что мы сейчас устроим... Как говорится, "чтоб не было разлада между вольными людьми..."
Билет с голубой каймой был найден в боковом кармане. Всеволод Васильевич вытащил его, разорвал на четыре части и, горьким басом приговаривая: "ВолгаВолга, мать родная, на, красавицу прими!" - подошел к открытому окну и выбросил клочки билета в сад.
Софья Васильевна и Лиза рассмеялись.
- Глупо, Сева, - сказала Софья Васильевна, - ейбогу, глупо! И все это из-за нас!..
В то мгновение, когда он рвал билет, Лиза почувствовала какую-то долю и своей вины. Но сейчас она забыла про это. Сияя глазами, Лиза подбежала к Всеволоду Васильевичу и порывисто обняла его.
- Какой ты хороший, дядя Сева! Какой хороший! - приговаривала она. - И я бы так сделала!
- Ну, довольно глупости говорить! - Всеволод Васильевич был смущен и потому старался отстранить Лизу. - Тут все очень просто объясняется. Если бы у меня остался билет, то твоя мать меня замучила бы. "Иди на третью камеру и иди!" Женщины ведь пунктуальны.
А теперь я вольная птица, где хочу, там и буду...
Это было первое воскресенье, которое Шуваловы проводили в Завьяловске. Оттого, что брат остался дома и неприкаянно ходил по комнатам, Софья Васильевна не знала, чем ей заняться, с чего начать. А вместе с тем надо было приготовить ранний обед, чтобы успеть к шлюзу.