Бывают такие встречи. Мы видим человека мельком, пусть даже сидим с ним рядом в долгом пути вагона, но вот он уходит, исчезает, мимоходный, случайный, даже память его не удерживает. Проходит время - и вдруг он возникает снова, уже другой для нас...
Вот так и Кузнецов для Лизы. Она застала его у дяди на фабрике, она видела его с экскурсией на плотине - все был мимоходный. Но вот он стал приближаться - имя его на граните, а сейчас этот вот человек сядет за стол и расскажет о прошлых военных днях плотины и, может быть, об отце... Да, теперь он уже стал другим для нее.
Но тогда и другое: если Кузнецов жив - вот он! - то гранит, к которому она позавчера подбежала с Витей, значит, не памятник погибшим!
...Места на клубном вечере достались не в одном ряду, и Витя попросился на передние - он почему-то был уверен, что после всего будет кино, а в кино он любил сидеть на этих местах. Чтобы не оставлять мальчика одного, Софья Васильевна поручила его Лизе, а сама со Всеволодом Васильевичем и Натальей Феоктистовной села подальше.
Лизе было неприютно одной с Витей, и она оглядывалась на мать, которая почему-то делала ей строгие глаза. Но, хотя и строгие, Лизе все же хотелось быть рядом с ней. Позже она заметила около нее Павеличева - тем более было бы лучше там, чем здесь одним...
Но, когда к круглому, покрытому темной тяжелой скатертью столу неловко, как бы боком, приблизился человек с толстыми губами, Лиза, уже не оборачиваясь, забыв все, смотрела только на него, Кузнецова, уже наперед думая, волнуясь о том, что может рассказать тот, чье имя на одном граните с ее отцом.
Когда Кузнецов вчера пообещал Аверьянову рассказать молодым строителям о военных днях гидростанции, он надеялся на свои записи тех лет, которые недавно привел в порядок - переписал, дополнил. Конечно, лучше говорить, рассказывать, чем читать, и он все время досадовал на себя, что не может обойтись без записей. Но, когда он подошел к круглому, как бы домашнему столу, стоящему не на сцене, а среди небольшого зала, к столу, окруженному молодыми и немолодыми лицами, он подумал, что читать-то, пожалуй, будет лучше, удобнее.
Он сел, надув губы, вздохнул и вытащил перегнутую надвое тетрадь. Придерживая пальцем синюю закладку, он открыл тетрадь где-то на середине.
В это время Лиза заметила, что Витя, вынув что-то из кармана - не то отвертку, не то гвоздь, - отвинчивал медный номерок "14" на спинке переднего стула.
Она, сжав его руку и даже пришлепнув по ней, отвела ее от номерка.
- Да я хочу завинтить! - зашипел он. - А то отскочит, потеряется...
- Все равно не надо! - не сразу, но решительным шепотом сказала Лиза, не выпуская его руки. - Слушай лучше...
Читатель! Мы приближаемся к концу пути, и тут нас ждут перемены - и времени, и места, и людей. Всякие поиски долго идут на ощупь, неожиданно переходя с одной тропинки на другую, пока не откроется настоящий след, который иногда меняет многое...
Так было и с той семьей, которая приехала в Завьяловск. Мать и дочь начали свой путь в погожий, мирный день недавней московской весны, начали наугад, имея только горячее желание - найти след мужа и отца. По пути подходили доброхотные помощники.
Так было и с парторгом, и с журналистом, и с оператором, шедшими по тому же пути.
Но вот к столу с дневником в руках выходит новый человек - и все меняется: и время, и люди, да и место.
ЗАПИСИ В ДНЕВНИКЕ КУЗНЕЦОВА
"4 января 1944 г.
По недавней сводке знали, что левый берег и Завьяловск мы отбили, но правый пока у немцев. О знаменитой Завьяловской плотине в сводке не говорилось, и мы гадали: цела ли? А если цела - чья же она? Но сегодня, когда наша часть прибыла в Завьяловск, увидели - плотина на месте.
Да, на месте, но в каком виде! Восемнадцать бычков наверху взорваны, а между 27-м и 28-м бычками гитлеровцы даже выхватили кусок из тела плотины.
Шлюз уничтожен. Больно смотреть. Помню, когда плотину построили, во всех газетах внизу страницы были длинные фотографии. Помню, из техникума, еще мальчишками, мы ездили сюда на экскурсию. В солнечный тогда день мы подошли к реке и все сразу замолчали.
Какой-то озноб прошел по спине. Это была гордость...
И вот теперь она - изуродованная, щербатая, опаленная взрывами. И небо над ней серое. Мы тоже, как и тогда, молча стояли на берегу, но это было уже другое молчание. Да и стояли мы не в открытую, а таясь - они ведь еще на том берегу.
Но зато сегодня взята Белая Церковь.
9 января
Сегодня меня и капитана Савицкого вызвали к полковнику в штаб. Удивило, что тут же были двое штатских. Один из них - инженер Владыкин, работавший во время строительства станции по гидромонтажу, другой - представитель того наркомата, который ведает гидросооружениями в стране. Они прибыли еще до нас, вместе с войсками, бравшими левый берег, но потом ездили в штаб фронта. Сошлись интересы: для нас плотина - как мост на тот берег, чтобы дальше гнать фашистов, для них же плотина - это плотина. Впрочем, конечно, и у нас и у них интерес один.
Вчера ночью Владыкин с нашими саперами-разведчиками облазил плотину. Мы за это время кое-как, своими средствами, сделали ее проходимой. Но я знаю, что это за прогулка была у Владыкина! Тут надо быть акробатом - то идти по переброшенной обледенелой доске, то, как обезьяна, хвататься за перекинутый трос и перебирать руками. А под ногами ничего нет - ночь, пустота...
До конца, до правого берега, Владыкин, понятно, не дошел. Немцы заметили, стали обстреливать. По словам Владыкина, разрушения ужасны, но поправимы. Это с точки зрения строителя, восстановителя. Примерно то же самое сказал капитан Савицкий. По нашим данным:
при наступлении на разрушенных местах проезжей части плотины можно будет перекинуть заготовленные мосты.
Полковник, выслушав все это, вынул из папки бумагу и сказал:
- Если бы и дальше так было, то еще хорошо...
Сейчас у гитлеровцев пока малая задача: разрушением проезжей части плотины отгородиться от нас, от нашего наступления. Да и то вот наши разведчики пробираются.
Правда, только разведчики и только ночью. И до правого берега не доходят. Но, надо полагать, враг на этом не успокоится. - Он кивнул на бумаги. - В отчетах по опросу пленных, взятых на разных, даже далеких от гидростанции участках, везде решительно говорится, что при отступлении от реки плотина будет взорвана до основания.