Помолчав, он почему-то спросил о Чикильдееве: что это за человек был? Я знал того мельком и короткое время и ответил только: как многие водолазы, он был из матросов, довольно долго работал в Волжской флотилии, в партии с тридцать пятого года, женат, родился в Калуге. Ну, что же еще? К этим будто анкетным сведениям я прибавил и все остальное, что знал: играл на гитаре, сын учится в ремесленном на электрика.
Михаил Михайлович, похаживая по комнате, вдруг сказал:
- В Севастополе есть круглая панорама академика Рубо... Есть. Во всяком случае, была, не знаю, вывезли ли ее... Изображает она Севастопольскую оборону.
Прежнюю оборону - от англо-французов, чуть не девяносто лет назад. Ни самолетов, ни танков, и круг лые ядра летят не торопясь - их даже глазами видно..
Но в общем, конечно, не солнечная лужайка, не праздник урожая! И убитые, и раненые, и атаки, и штурмы...
Так вот, помню, старичок экскурсовод после объяснения важных и крупных событий, изображенных на панораме, обязательно просил обратить внимание на одно неприметное место. Тут, в стороне, на отшибе, на пустой желтой земле, была изображена одинокая траншейка и тщедушный солдат, который, перебросив через край траншейки свое ружье, вылезал в атаку. Лица солдата не было видно, только его рука с ружьем и спина, согнутая от напряжения. Маленький такой солдат, не страшный... Старичок экскурсовод говорил: "Он бы тут, в ямке, вполне мог пересидеть бой. Никто его не видит, не слышит - ни фельдфебеля, ни офицера рядом нет! Он один, сам с собой... А вот какая-то сила толкает его..." - Михаил Михайлович остановился в дальнем углу комнаты. - Вот и Чикильдеев вполне мог бы эти бетонные плашки не переносить, проводку не трогать, а скорее к воздуху, к жизни... Ну, идите отдыхать! Вы уже засыпаете!..
Это верно, глаза у меня слипались от усталости, но не было желания уходить от майора. Кроме того, мне тоже хотелось сказать о Чикильдееве что-нибудь хорошее - ведь я его хоть недолго, но видел. Но я уже все передал, что знал о нем, и, чтобы не уходить из комнаты, сказал то, что мог сказать и сам майор:
- Тоже какая-то сила...
- Да, и надо полагать, сильнее, чем там, в траншейке! Или, что ль, повиднее, поотчетливее: знал, что спасает...
На столе он заметил мою заявку и, не надевая очков, спросил, что это такое. Я сказал, что бачки с кипяченой водой нам надо завести для каждого отверстия. И снова заговорили о работе, о мелочах. Тут на столике зазвонил телефон. Я был ближе к нему и взял трубку.
- Лейтенант Кузнецов слушает! - сказал я.
До меня донесся отрывистый голос ефрейтора Головчатого из седьмого отверстия. Вглядываясь в мое, наверное, изменившееся лицо, майор подошел к телефону. Я положил трубку и сказал:
- Наткнулись на кабель.
- В седьмом? - быстро спросил майор.
- В седьмом.
- Карнаух говорил?
- Нет, Головчатый по приказанию Карнауха. Старший лейтенант в туннеле.
- Вызовите Карнауха!
Вызывая старшего лейтенанта, я вдруг подумал:
"Как майор догадался, что в седьмом?" Шувалов взял у меня трубку. Он был спокоен, но голос другой, не Михаила Михайловича.
- Товарищ Карнаух? Работу в седьмом до моего прихода прекратить! Вывести оттуда людей. Поставить охрану. Выполняйте!
Пока мы, торопясь, надевали шинели, я успел спросить, почему майор подумал о седьмом туннеле. Он изпод книг на столе выдернул какой-то чертежик. На нем была изображена плотина со стороны нижнего бьефа, и внизу плотины десять заштрихованных и полузаштрихованных квадратов. На седьмом, полузаштрихованном, был поставлен синий крестик.
- Это немецкий? - спросил я, кивнув на чертеж.
- Почему немецкий? Просто мое предположение...
Ну, это потом. Пошли!
Было два пути: длинный - по берегу, через обледь. - нелый, рваный бетон, к мосткам, _и короткий-по плотине, к крану.
Мы спустились в люльке как раз над седьмым и застали тут какую-то торжественную, напряженную и страшноватую тишину...
Маленькой своей рукой майор резко откинул полог светомаскировки, и мы вошли в туннель, озаряемый аккумуляторными фонарями. Нас.. встретил Карнаух и доложил майору о случившемся. Впрочем, и без доклада все было видно. Не дослушав, майор шагнул в левый нижний угол и, присев на корточки, дотронулся до двух толстых кабелей. Под куском отвороченного бетона они лежали открытые примерно на три четверти метра. Черные их тела лоснились при свете фонарей. На одном из них виднелась немецкая соединительная кабельная муфта марки "АЭФ".
Майор выпрямился и, помолчав, приказал заголить изоляцию и проверить омметром. Сержант Мухин и толстый ефрейтор Головчатый пришли с инструментом.
Один из кабелей оказался бронированным и осмоленным сверху. Головчатый, желая блеснуть знанием кабельных марок, сказал:
- Это, конечно, "СБС", хотя и черный.
Обнажились медные жилы проводки, - вот по этим безобидным проволочкам пошел бы ток, если бы не Зайченко и Бутузов... Карнаух с омметром в руках присел к оголенным и на всякий случай перерезанным жилам.
- Есть мина! - сказал старший лейтенант, вставая и пряча в сумку-омметр.
Он сказал это как бы весело. В самом деле, было какое-то облегчение: долго искали - и наконец вот она... Вот она!
Перед нами была выщербленная нашими отбойщиками стена бетона в пять метров высоты и в пять ширины. По левому нижнему углу, закрываясь пятнадцатисантиметровым слоем бетона, подползали под стену черные провода, подползали к ней...
Мы пробыли тут еще с час, совещаясь, как дальше вести выемку бетона. Сегодня ночью решено было все работы в седьмом прекратить, а с утра поставить здесь лучших отбойщиков. Я с Карнаухом поспорил из-за некоторых кандидатур. Надо было не просто лучших, умелых, но и неторопливых, чутких к мелкой работе. Когда мы с майором уходили, Карнаух, который оставался с ночной сменой - работа в остальных туннелях шла обычным ходом, - шепнул мне:
- А все же она оказалась в полузаделанном!..
7 февраля
С утра в седьмом, после доклада майора, появился подполковник Тоидзе, потом несколько человек из строительной группы.
Отбойка стены идет осторожно. Попутно вскрывается нижний левый угол черные провода идут внутрь, никуда не сворачивая.