Майор махнул рукой: "Да, но это когда-то!"
У крановщика Бутеева, который поднял нас на плотину, Михаил Михайлович попросил примерить очки.
Бутеев, ничего не понимая, дал. Стекла оказались не те.
Надев оставленную тут шинель и застегнувшись, майор постоял, раздумывая. Не любивший обязываться, он вдруг попросил Бутеева поискать у кого-нибудь очки.
- Вы тут местный, знаете людей, - может, удастся... Пожалуйста, Петр Никифорович, голубчик, устройте! Стекла 1,25... Я сейчас вам запишу. Скажитетолько на один день, на завтра. Потом я закажу себе.
Буду очень благодарен.
Он начал что-то писать на листке блокнота, а я стоял и повторял про себя: "На завтра, на завтра". Не знаю почему, но я ничего у него не спросил. Впрочем, что же было спрашивать?..
Я пошел прямо к Карнауху посоветоваться. За эти два дня я передумал разное, и, по-моему, было только два средства - или выдуть песок воздухом, или вымыть его из гидропульта. Я рассказал Карнауху и про майора и про песок. Старший лейтенант проворчал:
- До войны три дня скакать нужно, а у нас она дома!
Мы проговорили с час и пошли на улицу Шевченко.
Михаил Михайлович в синей полосатой пижаме сидел за столом и писал письмо. Без очков ему было трудно, и он сидел сильно откинувшись. Нашему приходу он был, по-моему, рад и, отодвинув письмо, просил садиться.
Мы заранее обсудили, что будем говорить майору, Карнаух пространно стал говорить о том, что ему уже не раз приходилось иметь дело если не с такими, то с похожими случаями. Он даже привел эти случаи, бывшие с ним за войну. По его словам, они были похожи, но я-то знал, что это не так... После этого я сказал о воздухе и гидропульте. У майора должно было создаться впечатление, что есть люди сведущие и умелые, и именно они, а не кто другой, это и сделают.
Мы замолчали, ожидая ответа. Лицо майора стало светлеть, на большом его лбу разгладилась хмурь. Он опустил глаза и отвернулся, стал смотреть в темное, уже ночное окно. Он подошел к нему, будто там, в черноте, было что-то интересное, и тут же вернулся к нам. Глаза его блестели.
- Ах, дорогие мои! - Он обнял Карнауха и меня и так, молча, улыбаясь, стоял между нами. - Белые нитки видны! Но все равно хорошо... Но имейте в виду, что у майора самонадеянности по чину должно быть больше, чем у лейтенантов. Кроме того, ему поручены донные отверстия. Кроме того, в штатской своей жизни майор привык иметь дело с крайне хрупкими и крайне мелкими вещами. И еще одно, Василий Тимофеевич, - обратился он к Карнауху: - Риск бывает разный... В одном проиграл - жизни нет. А в другом - и жизни и еще чего-то... А у нас это "чего-то" - большое, длинное, в полкилометра. Сами строили...
Он прошелся по холодной своей комнате и уже другой, словно успокоенный, остановился около меня.
- Что касается воздушной или водяной струи... думал об этом. Но слабая струя эти гранитные высевки не тронет, а сильная может натянуть проволочку, если она там есть... А это, как говорят, нехорошо... Ну, идите спать! - Он прошел к столу. - Рисую вот письмо с птичьего полета, мучаюсь. Пишу домашним, чтобы выслали при случае запасные очки, которые я забыл.
В удобной очень оправе...
Когда мы вышли за ворота, улыбнулись. Высылка "при случае" очков - тоже белые нитки! Нас же он и подбадривает!.. Мы решили завтра все это продолжить, возобновить разговор.
15 февраля
В 12 часов дня все работы в донных отверстиях, наверху плотины, на станции, на разборке рваного бетона - все работы радиусом на два километра были прекращены и люди уведены далеко от места работы.
В седьмом туннеле почему-то собралось много народу. Правда, нашлась работа. Я следил за ней, так как она делалась по распоряжению майора, интересно было угадать: зачем? Иванцов со стариком сержантом Лебедевым установили свет - два аккумуляторных фонаря слева и справа освещали желтый ящик, находясь на уровне его дна. Это было разумно. Лейтенант Ольшевец с саперами плотно закрывали светомаскировочными щитами вход в отверстие. Был день, но, вероятно, майор опасался ветра. Толстый ефрейтор Головчатый принес три ведра горячей воды. С последним ведром - ручной гидропульт. Это тоже было понятно, но ведь вчера майор от этого отказался! И почему горячей?..
Майор легко похаживал по шершавому бетонному полу, распоряжался, пошучивал, посматривал поверх очков. Не хватало на нем белого халата - так все напоминало приготовление к операции. Я взглянул на его очки и улыбнулся - сегодня утром Бутеев просил меня:
"Не говорите майору, что очки бабьи, только у кладовщицы такой номер нашелся!"
Все было как-то легко, дружно, будто нет ни штабеля из полутонок, ни желтого дьявола на нем. И не надо было мне- подходить к Иванцову. Но он позвал меня к выходу, подальше от народа. Здесь, на примусе со счетверенной горелкой, стояло ведро с горячей водой. Иванцов будто просил меня в чем-то помочь ему. Но, когда я подошел, он сразу спросил, кто же останется у запала.
И, не дожидаясь ответа, - может, в оправдание своего вопроса, заговорил о том, что, если прикажут, он, конечно, останется, если же добровольно, то нет...
- Я на Кавказе и под Синельниковом два раза подрывался на минах. Правда, повезло... И в третий раз пойду, хоть сейчас. Но там я, и всё! Был и нет. А тут - плотина... Думайте про меня что хотите, но я так говорю...
Обычно румяное, готовое к улыбке лицо его было сейчас бледно. Я просто не знал, что ему сказать, но легкость, что была минуту назад, куда-то исчезла. В самом деле - плотина!.. Майор вчера то же самое говорил: не только жизнь, но и плотина... Я начал было отвечать Иванцову, но и он и я почувствовали, что за спиной что-то происходит, и мы обернулись.
Мы увидели майора, окруженного теми, кто был в туннеле. Когда мы с Иванцовым подходили, я услышал слова Михаила Михайловича:
- Нет, об этом и речи не будет... У кого дети, с теми не разговариваю, уходите! А из остальных мне надо одного помощника.
Подходя, я переглянулся с Карнаухом, и тот, выдвинувшись вперед, хмуро глядя на майора, будто напоминая о вчерашнем отказе, глухим голосом сказал, что есть другой вариант: нас двоих - его и меня - оставить в туннеле. Оставить одних.