И однажды этот младший удивил. Случилось не такое большое, но все же по-своему мужественное.
...Шуваловы жили в большом трехкорпусном доме и, конечно, не знали всех его обитателей. Но в сорок первом году, во время налетов немецкой авиации, общая опасность невольно сблизила людей.
На одном из дежурств рядом с Михаилом Михайловичем оказалась незнакомая девушка - она заменила кого-то. Они сидели у полукруглого слухового окна на чердаке, которое, может быть впервые за время существования, оправдывало свое древнее название: действительно, через это окно они и прислушивались к гулу приближающихся самолетов. В серо-пепельном и тревожном свете Михаил Михайлович плохо различал товарища по дежурству только черные блестящие глаза на смуглом лице.
От нечего делать они разговорились. Анюта жила в третьем корпусе, была на втором курсе биологического факультета, занималась спортом - плавала, бегала и держала какое-то первенство по волейболу. Ну что мог рассказать о себе Михаил Михайлович какой-то девице чуть не на двадцать лет моложе его! Ну, научный работник, кабинетный житель, женат, двое детей... Да, они живут в первом корпусе, окнами на сквер... Нет, спортом не занимается некогда. Так, при случае, на даче или в доме отдыха, играет в волейбол.
Анюта напустилась на него: как это некогда заниматься спортом! Ведь спорт дает тонус всей жизни, ведь он...
И она заговорила убежденно, наставительно, чувствуя, что слушатель ее дитя в этом вопросе. Шувалов равнодушно внимал: все это он читал, слышал по радио не раз. А "тонус" ему просто не понравился.
- А зато я грибы прекрасно собираю! - отшутился он. - Ну просто поразительно!
В это время начали хлопать зенитки. Сухие, быстрые и мелкие разрывы то там, то здесь замигали в вечернем небе. Неизвестно было, откуда летит самолет, а может быть, много их и со всех сторон. Справа, в соседнем квартале, что-то затрещало, и красивые, нарядные огоньки трассирующих пуль непостижимо медленно стали косо подниматься с темного и узкого, как башня, дома. Где-то за спиной Шувалова и Анюты ударил близкий разрыв бомбы, и Михаил Михайлович почувствовал, как их чердак и все девять этажей под ним плавно качнулись вперед. Так и казалось: еще немного'-нажать, вот просто руками подтолкнуть - и дом плашмя, доской, упадет... Но взрывная волна отпустила, и чердак медленно, почти незаметно, вернулся на место.
Раздался гулкий стук, словно мальчишки бросили на крышу камень, и нос, смуглая щека Анюты осветились резким, невероятным светом.
Толкая друг друга, роняя клещи, просыпая песок, они выкарабкались через слуховое окно на крышу и побежали к "зажигалке". Ослепительная, кипящая белым сухим огнем, она лежала на краю крыши у водостока.
Бомба была одна, а их было двое и с разными намерениями: Анюта хотела клещами сбросить "зажигалку"
вниз, во двор, а Шувалов - засыпать песком. И то я другое было хорошо, по правилам, но вмешалась шуваловская осторожность: неизвестно еще, куда упадет бомба, если сбросить ее во двор, - хорошо, если на асфальт, а вдруг там люди, дерево... И вообще лучше, когда сам, когда на глазах это будет прикончено.
- Подождите! Подождите! - выкрикнул он. - Вот я сейчас!
И он засыпал "зажигалку" песком. Злой белый свет, как живой, тотчас прорвался сквозь песок, но Шувалов, встряхивая спустившимися на лоб волосами, снова и гуще начал сыпать на бомбу. Вокруг сразу потемнело. Она, потухшая, оказалась маленькой, паршивой, и Анюта, легко подхватив ее клещами, с пренебрежением сбросила с крыши. Но чуть не упала через край клещи были не легонькие.
- Тише! Что вы! - Шувалов своей маленькой рукой порывисто схватил ее за локоть. - Вы видите, какое тут дурацкое ограждение.
- Ничего...
- Назад! - скомандовал он, не выпуская локтя.
Тоже мне... тонус!
Сейчас, когда после ослепительно яркого глаза привыкли к пепельно-серому свету вокруг, он разглядел Анюту: рослая, стройная и, пожалуй, красивая со своим смуглым румянцем во всю щеку.
Остальное время дежурства прошло спокойно, и они проговорили до отбоя о том о сем. Странное дело - у Анюты уже не было наставительного тона, когда она заговаривала о своем спорте. Улыбаясь, вспомнила, как он с силой оттащил ее от края крыши... Наступил рассвет, характерный для того времени: первыми осветились не кресты колоколен или верхние кромки высоких домов, а серебристые туловища привязанных аэростатов, высоко стоящих над Москвой. Из-за этих небесных сторожей рассвет для города был как бы более ранний, чем всегда.
Приятно вылезти на крышу после отбоя! Посветлевшее, с проступившей уже голубизной небо, свежий, не пахнущий еще бензиновым перегаром ветер, милый домашний шум - шарканье первых дворницких метел..
И радость, что город цел, что отогнали налетчиков, и эту дрянь сбросили с крыши - не прозевали, сделали как надо... Шувалов, откинув назад волосы, с удовольствием потянулся...
- Вы посмотрите, что делается! - Анюта озабоченно показала на свои локоть: ниже кромки короткого рукава виднелись два голубых пятнышка. Однако у вас и руки! Крепкие!
- Простите, ради бога, - в голосе его было искреннее сожаление, - но я боялся, что вы...
- Ну что вы, Михаил Михайлович! - Она дотронулась до его руки и ласково взглянула на него. - За это не извиняются. Наоборот! Мне даже понравилось.
Сердито так, как маленькую, оттащили...
...Вечером дома, пока он рассказывал об этом, на лице Софьи Васильевны было какое-то равнодушно-напряженное выражение.
- Ты молодец! - просто сказала она.
- Знаешь, Сонечка, - сказал он, - даже небольшие возвышенности принято измерять от уровня моря. А если измерять от дна оврага, я уж не говорю от пропасти, то любой бугорок может показаться Казбеком.
Михаил уже два дня ходил в военной форме - поскрипывали ремни, пахло кожей, новым сукном. Всеволод, который в эти дни был в Москве, говорил шурину:
- Все хорошо, сапоги ты только не умеешь носить!
Действительно, с непривычки было жарко и тесно икрам, и от этого походка Шувалова в чем-то изменилась.
- И ремень! - громко добавлял дядя Сева. - Надо, чтобы только два пальца можно было просунуть.
А ну-ка, покажись! - Своими большими, сильными руками он вертел его. А у тебя, милый, и все пять войдут! Нет, не гвардия! Не орел! Но ты старайся...