Что они от него потребовали? Если не размышлять о возможных последствиях, совсем немного, обещая за послушание и безоговорочную помощь оставить его в покое. В определенные моменты даже такое обещание многого стоит.
Они, видимо, знали, как могут развиваться дальнейшие события, и приказали ему вести себя соответствующим образом, то есть полностью отрицать возможность заключения контракта с Волковой, аргументируя фактом неуплаты денег ее спонсором, а также ее собственным плохим состоянием здоровья. Можно ахать, удивляться, но при этом обязательно вести себя самым наглым образом, чтобы вывести балерину из себя. Захочет приехать, чтобы разобраться со всеми делами, — еще лучше. Об этом им, посетителям, станет немедленно известно, и они примут соответствующие меры. Так что, по сути, ему предлагалось, причем в категорической форме, найти возможность остаться в своем кабинете с нею наедине, а затем, когда балерина покинет здание в их сопровождении, исчезнуть ненадолго самому. Заболеть, уехать лечиться за границу — что угодно, но в театре не появляться, пока шум не утихнет. Иначе... Словом, все с самого начала: жена, дочь и так далее...
Так мог ли он рисковать их жизнями из-за чужой ему женщины, да еще обладающей вздорным характером?
Почему он сразу не обратился в милицию? Этот вопрос даже и удивления у него не вызвал. А что бы такое обращение дало? Смерть близких? Уж если бандиты знают, чем он завтракает, то почему бы им не знать и о его звонке в органы?! В каком мире мы живем?! В конце концов, каждый человек обладает правом собственного выбора, за кого отвечать, поскольку государство бессильно защитить его от наезда уголовников. А они пообещали ему, что никакого криминала в отношении балерины ими в его присутствии допущено не будет. Просто она поедет с ними к хозяину, который недоволен некоторыми ее поступками, вот там они с нею и разберутся. А от его, Зароева, поведения в данном случае будет во многом зависеть, какая сумма может быть востребована Особым фондом компании «Норма» к возврату в связи с несостоявшимся контрактом.
Ничего криминального в его кабинете действительно не произошло. Просто Светлану Волкову, когда она вошла следом за ним, крепко взяли под руки двое этих молодчиков, кивнули ему, что, мол, все в порядке, и вывели почти не сопротивлявшуюся женщину через другую дверь. И все произошло так быстро, а главное, бесшумно, что он растерялся. И только когда пришел в себя, понял, какую совершил беду. Он что, разве не знал, кто такой тот Виктор Нестеров? Да при первой же попытке навести о нем справки узнал, что он бывший рецидивист-уголовник. Очень богатый, да, известный в Петербурге, спонсирующий различные проекты, все так, но от этого же не менялось его прошлое!
Точно такое же впечатление произвели на него и те молодчики, которые пригрозили забрать уже давно запущенные в дело денежные средства, весьма, между прочим, немалые, более пятисот тысяч долларов... И ведь это был только первый взнос, вот в чем дело! Неизвестно, как бы отреагировал на такую его «самодеятельность» Борис Ильясович.
И Али Магомедович, не видя для себя иного выхода, действительно собрался ненадолго исчезнуть из Москвы, полагая, что семью теперь не тронут. И сделал бы так, если бы не посланец от Рустама Алиевича. Как тот нашел его, Али до сих пор не догадывался, однако же нашел и строго предупредил. А Рустама обманывать нельзя, это знает вся московская диаспора...
Грязнов оценил «честность» Зароева и дальше пугать этого давно мокрого от страха и усердия осетина все-таки, а не лезгина не стал. А с осетином, кстати, вышла такая штука.
Не сильно разбираясь в различиях тех или иных малых наций бывшего Советского Союза, Вячеслав Иванович рассуждал всегда так: лезгины — это которые знаменитую «лезгинку» танцуют. А у кого он ее видел в самом лучшем исполнении? Ну, конечно, у широко известного во всем мире грузинского ансамбля песни и пляски! Значит, кто лезгины? Одна из грузинских, так сказать, народностей. Почему нет? И когда Денис назвал Зароева лезгином, подумал, что, наверное, тут что-то не то. Ведь если он из грузин, тогда и его фамилия кончалась бы на «швили» или «адзе», ну как тот же Шеварднадзе. Он и спросил, ничтоже сумняшеся, чтобы разобраться все-таки, какое отношение он имеет к азербайджанской диаспоре, в которой так высоко чтят его приятеля Рустама Алиевича:
— Так вы кто же, грузин?
— Еще лютше! — с неожиданным пафосом и прорвавшимся акцентом заявил этот мокрый сморчок. — Асэтын!
«Ну лучше или нет — это не тот разговор, — едва не рассмеявшись, подумал про себя Грязнов. — Вон и Сталин, говорят, был осетином, а фамилия — Джугашвили. И что из этого?» Но развивать тему не стал, можно окончательно запутаться, когда владеешь предметом слабо.
Короче говоря, выслушав почти слезную исповедь перетрусившего «асэтына», Вячеслав Иванович отправил его со своим сотрудником к криминалистам, чтобы тот помог им составить фотороботы тех братков, что осуществили операцию по захвату женщины — заложницы? опасной свидетельницы? жертвы маньяка- насильника? — все это еще предстояло выяснять. Но перед тем как отправить его на Петровку, 38, приказал подробнейшим образом изложить показания на бумаге и озаглавить их как добровольное и чистосердечное признание. Другими словами, явка с повинной позже сможет облегчить участь Зароева, если суд сочтет его соучастником преступления.
Были еще показания секретарши директора, но она как-то не запомнила «странных» посетителей, а в день похищения балерины вообще их не видела. Зато очень хорошо запомнила, как сильно пострадал от грубых действий бандита, сопровождавшего балерину, сотрудник охраны дирекции театра. Пострадала, между прочим, и сама секретарша, ибо от жутких угроз в свой адрес едва не лишилась сознания на рабочем месте, но уж рабочий-то день потеряла полностью, поскольку так и не смогла до конца служебного времени привести в норму свое физическое состояние и успокоить нервы.
Прослышав уже о подробностях «контакта» этих сотрудников дирекции с Николаем Щербаком, со слов того же Дениса, Вячеслав Иванович и сам не знал, хохотать ему или плакать. Ну надо же, едрит ее мать, не хватало теперь еще и сыщику оправдываться! И что за люди! Откуда они такие взялись?! И так ничего путного нет, а еще они под ногами болтаются...
Была еще, правда, черная машина марки «БМВ», которая неоднократно «паслась» во дворе, на улице Доватора, и номер которой могли случайно запомнить местные деды и бабки. Но этим вопросом сейчас уже занимались опростоволосившиеся парни Дениски. И поделом им — так промазать! Вот тебе и заработали деньжат, отыскали пропавшую балерину! Лучше б уж не совались...
В тот же вечер во все отделы милиции, в аэропорты, на вокзалы и автовокзалы поступили фотографии исчезнувшей Светланы Алексеевны Волковой и фотороботы двоих предполагаемых преступников, участвовавших в ее похищении.
А тщательный опрос жильцов дома на улице Доватора реальных результатов не дал. Черный «БМВ» видели многие, но номера машины никто не запомнил, да он и был, словно нарочно, затянут коркой коричневой пыли.
Больше пока в этом направлении лично Вячеславу
Ивановичу и сотрудникам его ведомства ничего конкретного сделать не удалось. Ну не принимать же всерьез фразу того же Зароева, сказанную им, когда составлялся фоторобот преступников. Он заметил, но как бы между прочим, что лицо того лысого показалось ему почему-то знакомым, а почему, он не знал. Да о чем тут думать, у всех бандитов практически одинаковые рожи — мыслительный уровень один, да и сама профессия накладывает свой неизгладимый отпечаток. А вот объявленная погоня, получается, захлебывалась...
Александру Курбатову, который занимался убийством Дмитрия Горлова в палате отделения реанимации, кое-что узнать удалось.
Он исходил из твердого постулата, которому привык следовать в своей работе с самого начала: следы остаются всегда. Просто их до поры до времени никто не замечает. Значит, надо создать такие условия, вернее, такое состояние духа, чтобы слух, зрение, обоняние и прочие чувства обострились и сфокусировались в одном и том же направлении. Вот тут, глядишь, и проклюнется нечто такое, что может сперва просто как бы обозначить следы необходимого тебе следа — утверждая так, Александр мысленно извинялся перед невидимым собеседником за некоторую тавтологию, — а затем и, более уже определенно, вывести на конкретный факт, открывающий дальнейшую следственную перспективу. Пусть объяснение и мудрёно, как говорили старожилы на Сахалине, где Курбатов «вышел в большие люди», если можно так сказать о заместителе областного прокурора по следствию, зато оно всегда помогало ему не уставать и, главное, не разочаровываться в своей работе. Помогло и теперь.