Вот примерно в таком духе и объяснил Гоголев огорченному Поремскому свою тактику. «Важняк»-то был сразу уже готов мчаться, стрелять, задерживать, допрашивать и так далее. Ну хорошо, а если объект в данный момент отсутствует по всем трем адресам? А если он вообще проживает по четвертому, нам еще неизвестному? Да он же после такой дружной и громкой акции, в которой будут задействованы практически все спецслужбы, просто исчезнет! Или у одной из этих «служб» вдруг сработает чувство самосохранения, и объект неслышно уберут. Окончательно концы утопят. Нет, действовать надо только наверняка.
Он, кстати, дал указание своему оперативнику, который охраняет Дарью Калинову, организовать ей справку от врача, что она заболела, простудилась, ей прописан строго постельный режим, и чтоб в театре все узнали, что она лежит в постели и кашляет. И ничего там у них без нее не случится, все равно лето и спектаклей нет. А ревизию атласных панталон и балетных пачек можно провести и позже. Зато не исключено, что Максим, с его-то характером и необузданным темпераментом, клюнет на это дело. Нет, Дарья — не подсадная утка, конечно, но... немного в этом роде. А в ее охране можно не сомневаться. Впрочем, если у Владимира есть в этой связи свои сомнения либо подозрения — да мало ли какие мысли могут вдруг посетить молодого человека, когда он знает, что у постели его дамы, извините за выражение, денно и нощно дежурит посторонний мужчина во цвете лет и в самом, что называется, соку? — то никто не станет возражать, чтобы и Поремский тоже подключился к ее охране. А что, может, так оно будет и сподручнее?
Г оголев хитро улыбался, но Владимир принял предложение за дружескую шутку и не обиделся. А в самом деле, уж не ревнует ли он Дашку? Это ж ни в какие ворота! Ой, а ведь, кажется, ревнует...
И пока «мэтры» вот так подшучивали и подначивали «молодежь», случилось происшествие, которое показало, что именно Виктор Гоголев как в воду смотрел, а не Владимир Поремский с его богатым воображением. И, собственно, оно, это событие, и отпустило все тормоза, которые еще сдерживали Константина Дмитриевича дать отмашку для всеобщей облавы. Не любил он все-таки половинчатых дел и вынужденных кардинальных решений, которые чаще грешат излишней самоуверенностью и избыточным темпераментом исполнителей, нежели являются следствием холодного рассудочного анализа руководителя операции либо его штаба. Отсюда, кстати, и проистекают всевозможные срывы, за которые потом приходится оправдываться, ссылаясь то на недостаток исходных данных и вообще фактического материала, то на срывы и ошибки оперативных работников, то на утечку информации, а то и на все, вместе взятое.
Произошло же следующее.
Как и договорились, Дарья Петровна позвонила в дирекцию театра и совершенно осипшим голосом сообщила о своей совершенно неожиданной болезни, свалившей ее в койку, заместителю директора Сысоеву. Тот и отреагировал вполне в духе своего сволочного характера. Заявил, что болеть в такую погоду, когда к тому же в костюмерном цехе проходит важнейшая годовая инвентаризация, может только крайне безответственный человек. И вообще болеть Дарья Петровна вполне может и за свой счет, не ставя об этом в известность администрацию, достаточно только ее заявления об уходе со службы по собственному желанию. Претендентов на освободившуюся должность с достаточно высокой зарплатой у него — пруд пруди. Но предупредил также, что всю недостачу, которая, несомненно, будет обнаружена после окончания ревизии, отнесут на ее счет, о чем и оповестят, но уже в судебном порядке.
Слушавший этот разговор по отводной трубке Федор Евгеньевич Седов, оперативник уголовного розыска, которого предварительно тщательно проинструктировал, как себя вести, сам Г оголев, сделал Даше знак рукой, чтобы она промолчала, и включился в разговор.
— Слушай сюда, Сысоев, — грубым, будто прокуренным, голосом начал он. — Ты свой базар, пацан, брось. Сказано тебе — больна, значит, так и есть. И не вякай про своих прен... прет... мать твою, претендентов. И про недостачу не зарывайся. Ты в Комарове усадебку с дачей купил, на чье имя записал, а? Забыл, падла? Так я напомню. Слушай и запоминай, сучья душа. Болеет телка. А кто спросит, так и отвечай. И не базлай с чужими лишнего. Без дачи останешься. И без своего блядского языка. Усек? Вот так.
Он опустил трубку, закончив «содержательный разговор», и с улыбкой взглянул на изумленную Дарью, которая ожидала, видимо, любой помощи, но никак уж не такой. И когда она, даже с некоторым страхом, спросила: «Зачем же вы так?» — ответил:
— Не берите в голову, Дарья Петровна, все уже согласовано. И под жестким контролем. А этого вашего начальничка мы давно знаем. Он же к вам из торговой сети пришел, а там за ним длинный хвост до сих пор тянется. Но, как известно, не вечно веревочке... Разберемся. А вы пока отдыхайте себе. Только напоминаю еще раз: захотите куда позвонить — предупреждайте. Если же сюда станут звонить, трубку поднимайте, но молчите, пока я не дам сигнала, что можно разговаривать, ладно? Это тоже для контроля.
— И что, так теперь долго будет? —ужаснулась она.
— Пока оперативная надобность не отпадет, — просто сказал он и подмигнул.
Его предупреждение оказалось не лишним.
Не прошло и часа, как раздался первый звонок. Повинуясь жесту Седова, Дарья подняла трубку одновременно с ним и стала слушать. Но звонивший молчал. Молчала и она. Седов показал рукой, и она положила трубку на место.
— Кто это был? — спросила шепотом.
Он пожал плечами. И вскоре звонок прозвенел снова. Повторилась и та же игра.
— Дарья, ты? — спросил томный женский голос.
Теперь на вопросительный взгляд Седова пожала
плечами Даша. И он показал ей: можно говорить.
— Я... А это кто? — хриплым от волнения голосом спросила она.
— Ты одна?
Дарья беспомощно посмотрела на Седова, и тот поощрительно кивнул.
— Да, а что? Кто звонит-то, не узнаю?
— Ладно, Дашунь, мы тебя скоро навестить забежим. Тут, в театре, переполох! Лена я, ты что, уже своих не узнаешь?
— Ах, Лена! Здравствуй, болею я, уши заложило... — А сама испуганными глазами смотрела на Седова и отрицательно мотала головой. Потом зажала микрофон ладонью и прошептала: — Никакая это не Лена, я же знаю... — И, убрав ладонь, сказала уже в трубку: — Ладно, забегай, так и быть, расскажешь, что у нас там случилось.
Положила трубку и стала ладонью вытирать обильный пот на лбу.
— Все сделано правильно, — сказал ей Седов. — Это они вас проверяли.
— Кто — они?
— Нехорошие люди, Дарья Петровна. Ну а теперь и мы проведем небольшую подготовку к вашей встрече с подругой Леной. Кстати, кто она?
— Да есть у нас. В гримерке работает... Только звонила не Лена, уж мне ли не знать ее голос! Не говорит, а лает, а эта... Знакомая, вроде слышала... Нет, не Лена.
—Тем лучше. Значит, я пойду на кухню, посижу там, переговорю с начальством, а вы помните инструкцию и ничего без меня не предпринимайте.
И он ушел на кухню, устроился за занавеской у окна, выходившего во двор, где и был выход из подъезда, после чего набрал на мобильнике номер Виктора Петровича и долго с ним разговаривал, поглядывая сквозь занавеску...
Звонков больше не было, но Федор Седов, договорившись обо всем с начальством, теперь сосредоточил свое внимание на дворе.
Вот из подъезда пятиэтажного дома напротив вышли двое сантехников. Тот, что постарше, нес чемоданчик с инструментом, второй — помоложе — лестницу-стремянку. Присели возле столика, на котором обычно «забивают козла» по выходным местные доминошники, достали по пакету молока, по булочке и принялись перекусывать.
А вот во двор не спеша вкатил черный, приземистый «БМВ», «беха», как называют уголовники. Постоял минут десять. Потом из него вылез невысокий, но плечистый парень спортивного телосложения и направился к сантехникам. Присел рядом с ними и о чем-то заговорил, кивками показывая на подъезд напротив.
У Седова пискнул мобильник.