— Да, — профессор Семужный приложил руки к груди. — Понимаю и принимаю. Но авиация? Какой-нибудь бипланчик АН-2… Чтобы нам затабориться на Сохандо, предварительные изыскания…
— Исключено, — сказали представители двух управлений. — Малая авиация должна быть при нас и «на товсь» в новолуния. Вы не замечали, товарищи, удивительной особенности в природе? Когда она в общеизвестные, к сожалению, дни как бы раскрывается алчному человеку, предоставляет возможность за сутки нахитить столько, сколько в другие сезоны не нахитить и за полгода, — природные условия в это время являются наиболее опасными для жизни человека, особенно для того, у которого азарт добытчика-молниеносника переплавляется в алчность. Именно на эти дни по стране выпадает наибольший процент пропадания без вести, проваливаний автомашин с людьми под лед, падений в пропасти, замерзаний, тяжелых травм. И вот тут взлетают поисковые АН-2, многие и многие гражданские службы отвлекают людей и технику на спасение и поиски алчников.
— В этих условиях что делать нам? — хрустя пальцами, сказала Ыйна Сауна. — Путь обратный лететь? Новосибирский порт опять Толмачево, «пассажиры рейса 108, скопитесь в накопителе номер два»? Я не хочу, чтобы меня копили!
— Ну, зачем так, — сказали представители двух управлений и «Аэрофлота». — Бабра объединенными усилиями мы найдем в полнолуние, а пока что примыкайте к завтрашнему нашему рейду против алчников. Из разных мест поступают тревожные сведения. А с ключа Соленый на реке Витим вовсе плохие: задавлено петлями и брошено там много изюбров и медведей.
— Так что, паря, Глеб Олегович, примкнем мы к ихней проблеме про алчников? Им сезон, а нам-то резон?
— Ты, дед, моральный хуторянин! — резанул Квант Михайлов. — «Ихнего» тут нет ничего. Тут всеобщая проблема. Кровная.
— Меня как ни назовешь, все не обзовешь, — обиделся дед. — Вот ты чем занимаешься, Квантушко, жженый ты сахар — резьбой по нашей теменной кости. Волос долог, да ум короток. Ведомо мне, однако, как ты кроссвордистов в журналах столичных подпаивал, чтобы имя твое в кроссворды включали для популярности.
— Поздравляю! — поднялся профессор Семужный. — Вот мы и настоящий изыскательский коллектив: у нас уже склока. Тем не менее предлагаю всем участникам высказаться, значима ли проблема «Алчность человека в природе, человеческие жертвы от алчности, ущерб от алчности». Спецкор «Крокодила»?
— Примеров тьма, — сказал спецкор. — Здесь же, в Читинской области, я недавно летал на лесной пожар по рекам Нерче и Ачунаиде. Там было идеальное место для добычи пантовых оленей. Пришлые алчники, чтобы выкурить штатных охотников, подожгли тайгу с трех сторон. С четвертой была река. Люди едва не погибли. Зверей и птиц погибло бессчетно.
— Вы, Квант?
— Есть такая проблема. Рыба, известно, валом прет в тот последний день, когда весной лед вот-вот оторвет от припая и унесет в море. Ну, а люди толпами прут за рыбой на лед в этот день. Потому что за час можно три пуда отборных лещей натаскать. У меня так на Рыбинском море знакомец погиб. Фотограф-портретист-цветовик. Не то провалился, не то унесло. До двухсот человек уносило.
— Жадность, она губит, — подбил итог Варсонофьич. — Про жадность и сказ мой будет. Ты ответствуй мне, Квант: на что знакомцу твоему были три пуда? Не сберег бы он их, не унес, не вывез, проквасил да выбросил, А ловил! Обезьяньего азарту ради ловил. И прочие люди дорвутся в места, уток бьют на пролете без сыскной собаки, а берут только тех, что к ногам упали, остатних же не ищут на болотине. И другие в тундры прорвутся — линялых гусей палками бьют — лишь бы бить. И в большие снега ослабелых животных пиками колют не в жареху либо похлебку, а инстинкт свой потешить, вроде как молодечество. Говорил я с одним таким, лошадь он порешил в лесу. И он мне гутарит: я, как жахнуть, секунды за три уже знал, что мерин это кинофикаторский калюной[1] масти, а пальца унять уж не мог. Тут, товарищ профессор, недалечко Бурятия, и водится в ней село Романовка. Коопзверопромхоз там скот пасет в труднодоступной местности. Так сколько безвинного скота перестреляно ночами с вездеходных машин — страх сказать! Леня Ковалев, он директор в Романовке, уж с коих пор на ночь выставляет в табунах и стадах трафаретики на каждой животине: ежели то корова —
а ежели лошадь, так:
да только в азарте алчности бьют скот все равно.
Наступило молчание. После молчания общий совет решил: в проблему «Алчность человека в природе» вклиниваться.
Утром грохнули в дверь кулаком:
— Экспедиция! С вещами выходи строиться. Будем знакомы: шофер Управления охотничье-промыслового хозяйства Николай Туркин.
Ыйна Сауна со всех сторон обошла наш ГАЗ-66 и деловито унтом попинала баллоны. Из печной трубы над будкой, установленной в кузове, шел дым.
— Пора грузиться, — сказал Туркин. — Нам тыщу километров махать.
— Нам грузиться в момент, — зашустрил Варсонофьич. — Мы такое товарищество — Голь, Моль и Ноль, все пожитки в нагорбнике.
И закинул нагорбник в будку. Ыйна Сауна разместилась в кабине. Грузовик взревел двигателем и рванул. Мелькнули за окном читинские улицы — и машина помчалась к Яблоневому хребту.
В будке был полумрак. Трещали в печке дрова. Со спальных мешков приподнялись двое.
— Борис Сенчуков, директор областного краеведческого музея.
— Николай Антонович Шенгольц, председатель областного общества охотников. Прежде всего прошу обратить внимание на приметы нашего грузовика. На нем проводятся рейды по обезвреживанию, поискам и спасению алчников. Значит, приметы их автомобилей такие же: помятая кабина и исцарапанная краска на ней — от подминания тонкоствольной северной тайги под себя. И еще нестандартная будка в кузове, окованная железом: ведь стандартный тент с утеплением в момент изорвет о сучья деревьев в тайге. А главное — большой люк в крыше будки. Он никак не для любования звездным небом. В этом люке, высунувшись по пояс, стоят ночами два человека: один — с авиационным прожектором, другой — с карабином. Итак, товарищи, увидев в любом месте страны автомобиль с такой будкой, смело скликайте на него охотнадзор, милицию и народный контроль: это машина алчников!
Позади остались Романовка, Талая, Телемба, к вечеру мы были возле Витима.
— Смотрите, как выглядит это, — показал в окошечко Борис Сенчуков.
— Умереть-уснуть! — глянул и ужаснулся Квант.
Вся местность, все пади, елани и ерники до предгорий были истоптаны следами вездеходных машин. Здесь с прожекторами процеживали каждый уголок тайги, каждый увал, каждую речку.
— Только две речки в области были не тронуты автомобильным разбоем до последнего времени, — сказал Сенчуков, — Нилькиса и Юмурчикэн. Но в январе проник и туда неизвестный «Урал». Бывшее белое пятно будет иметь теперь явно красноватый оттенок — от крови зверей.
А вскоре водитель Туркин ударил по тормозам.
— Привал, — забормотал радостно Варсонофьич.
Но Туркин затормозил не для привала. След ЗИЛ-131, дугой проложенный по целине ерников, вдруг прерывался на середине дуги и дальше — в сторону леса — шел пряменько, как по шнуру.
— Вот такие следы от колес всегда, когда стреляли по зверю и поехали его подбирать, — сказал Шенгольц.