– Я скакала на местном ипподроме... но ты же знаешь.
Ченчи кивнул.
– Я выиграла скачку, что была в шесть. Но результат оспорили... Теперь кивнули уже оба – и Ченчи, и Пучинелли. Помощник, не поднимая глаз, сосредоточенно стенографировал.
– Я поехала домой. Я думала об Англии. О том, как буду скакать на Брунеллески в Дерби... – Она замолкла. – Он выиграл?
Ее отец растерянно посмотрел на нас. Вряд ли после ее исчезновения он заметил бы даже пришествие марсиан.
– Нет, – ответил я. – Пришел четвертым.
– О, – рассеянно сказала она, а я не стал объяснять, что знаю, какой пришла лошадь, только потому, что на ней должна была скакать она. Обычное любопытство и ничего больше.
– Я была уже... я уже видела дом. Почти у ворот. Я сбросила скорость, чтобы повернуть.
Классическое место для похищения – у самого дома жертвы. У нее была красная спортивная машина, кроме того, она в тот день ехала, опустив крышу, как всегда делала при хорошей погоде. Услышав это, я подумал, что некоторые люди в прямом смысле слова облегчают задачу похитителям.
– Тут ко мне подъехала машина... Я ждала, пока она проедет, чтобы повернуть к дому... но она не проехала, она вдруг остановилась между мной и воротами, загородила дорогу... – Она замолчала и с мучительным беспокойством посмотрела на отца. – Я ничего не смогла сделать, папа. Правда.
– Милая, дорогая моя... – Казалось, даже сама мысль удивила его.
Он не видел, как я, верхушки айсберга, который называется комплексом вины.
Но ведь он не так часто, как я, с этим сталкивался.
– Я не могла понять, что они делают, – продолжала она. – Затем вдруг все двери той машины сразу открылись, и оттуда выскочили четверо... все в этих ужасных масках... правда, ужасных... маски демонов и чудовищ. Я подумала, что они хотят меня ограбить. Бросила им свой кошелек и попыталась дать задний ход... а они запрыгнули в мою машину... просто запрыгнули... Она замолчала. Слишком разволновалась. – Все было так быстро, – виновато говорила она. – Я ничего не смогла сделать...
– Синьорина, – спокойно сказал Пучинелли, – тут нечего стыдиться.
Если бандиты хотят кого-нибудь похитить, то они это делают. Даже вся охрана Альдо Моро не смогла им помешать. А тут молодая девушка в открытой машине... – Он выразительно пожал плечами, даже не считая нужным закончить предложение. По крайней мере, на некоторое время она успокоилась.
Месяцем раньше в частном разговоре он сказал мне, что любая богатая девушка, которая разъезжает в открытой спортивной машине, просто провоцирует грабителей и насильников.
– Я не хочу сказать, что они не похитили бы ее так или иначе, но она вела себя глупо. Она просто облегчила им задачу.
– Мало радости в жизни, если тебе двадцать три, если ты достиг успеха и не можешь позволить себе покататься в солнечный денек в открытой спортивной машине. Что бы ты ей посоветовал – ездить в закрытом почтенного возраста автомобиле с запертыми дверьми?
– Да, – ответил он. – Да и ты тоже, .если бы твою фирму насчет этого спросили. Вам за такие советы и платят.
– Довольно верно.
Алисия продолжала:
– Они надели мне на голову мешок... от него шел какой-то сладкий запах...
– Сладкий? – спросил Пучинелли.
– Понимаете, как эфир. Хлороформ. Что-то вроде этого. Я пыталась сопротивляться... они держали меня за руки... вроде бы подняли меня... больше ничего не помню.
– Они вытащили вас из машины?
– Наверное. Должны были.
Пучинелли кивнул. Ее машину нашли в доброй миле от дома, на стоянке у фермы.
– Я проснулась в палатке, – сказала Алисия.
– В палатке? – растерянно спросил Ченчи.
– Да....ну... она стояла в комнате, но я не сразу это поняла.
– Что за палатка? – спросил Пучинелли. – Опишите.
– О... – Она слабо пошевелила рукой. – Я каждый стежок могу описать. Зеленый брезент. Около двух с половиной квадратных метров... чуть меньше. Стенки были...я не могла в ней встать. Каркасная палатка.
– У нее был пол. Очень плотная ткань. Серая. Водонепроницаемая, наверное, хотя это не имеет значения...
– Что случилось, когда вы проснулись? – продолжал Пучинелли.
– Один из них стоял возле меня на коленях и бил меня по щекам. Сильно. "Давай, – говорил он. – Давай". Когда я открыла глаза, он заворчал на меня и сказал, что я должна повторить несколько слов и потом могу снова спать.
– Он был в маске?
– Да... морда черта... оранжевая... вся в бородавках.
Мы все знали, что это были за слова. Мы все их не раз слышали, снова и снова прокручивая первую пленку. "Это Алисия. Пожалуйста, сделайте, как они говорят. Иначе меня убьют". Голос был пьяным от наркотиков, но все же узнаваемым.
– Я понимала, что говорю, – сказал она. – Я поняла, когда окончательно проснулась... но когда я говорила эти слова, все у меня в голове плыло. Я и маски-то толком не могла рассмотреть... я просто отключалась и просыпалась снова.
– Вы когда-нибудь видели кого-нибудь из них без маски? – спросил Пучинелли.
Еле заметная улыбка скользнула по ее губам.
– Я больше никого из них не видела, даже в масках. Вообще никого.
Первым человеком, которого я увидела с того самого дня, была тетушка Луиза... Она сидела у моей кровати... вышивала... и я подумала, что сплю...
– На глаза ее неожиданно навернулись слезы. – Они сказали, что, если я увижу их лица, они меня убьют. Сказали, чтобы я и не пыталась увидеть их...
– Она сглотнула комок. – Ну... я и не... пыталась...
– Вы поверили им?
Молчание. Затем она сказала "да" с такой уверенностью, что мы как наяву представили то, что ей пришлось пережить. Ченчи; который и сам верил в эти угрозы, был просто потрясен. Пучинелли твердо заверил ее, что, по его мнению, она была права. Я тоже так думал, хотя об этом и не говорил.
– Они сказали... что я в целости и сохранности попаду домой, если буду вести себя тихо... и если вы за меня заплатите. – Она по-прежнему старалась не плакать. – Папа...
– Дорогая моя... я все бы отдал! – Он сам, того гляди, готов был разрыдаться.
– Да, – сухо подтвердил Пучинелли. – Ваш отец заплатил.
Я посмотрел на него.
– Он заплатил, – повторил он, твердо глядя на Ченчи. – Сколько и где – знает только он. Иначе вас бы не освободили.
– Я был рад тому, что мне выпал шанс, после того, как ваши люди...
– защищаясь, заговорил Ченчи.
Пучинелли быстро прокашлялся и сказал:
– Продолжим. Синьорина, опишите, пожалуйста, как вы жили последние шесть недель.
– Я не знала, сколько времени это тянулось, пока тетя Луиза мне не сказала. Я потеряла счет времени... столько дней... да это и не имело значения. Я спрашивала, почему так долго, но они не отвечали. Они никогда не отвечали. Не было смысла спрашивать... но я иногда все же спрашивала, чтобы услышать собственный голос. – Она замолчала. – Странно разговаривать так.
Я целые дни вообще ничего не говорила.
– А они говорили с вами, синьорина?
– Они давали приказы.
– Какие?
– Забрать еду. Выставить... парашу... – Она осеклась, затем сказала:
– В этой комнате все это так дико звучит...
Она обвела взглядом благородные книжные шкафы, возвышавшиеся до самого потолка, обитые шелком кресла, бледный китайский ковер на мраморном полу. Каждая комната в этом доме была полна непринужденной атмосферы благополучия, старинных вещей, стоявших тут десятилетиями, сокровищ, уже воспринимаемых как должное. За свою карьеру жокея она, наверное, не раз жила в бедных комнатенках, но сейчас она взирала на свои корни, как я понимал, свежим взглядом.
– В палатке, – сказала она покорно, был кусок пенополиуретана, на котором я спала, и еще кусок поменьше, вместо подушки. Там еще была параша... обыкновенная бадья, как в конюшнях. Больше ничего. – Она помолчала.
– С одной стороны палатки была "молния". Она открывалась только на пятнадцать сантиметров... выше она была заклинена. Они говорили мне, когда ее расстегнуть, и я находила там еду...