– Можешь подъехать в нашей машине, – сказал он. – В радиомашине.
Она замаскирована под "Скорую". Очень осторожно. Иди. Я пришлю тебе водителя. Когда похитители заберут "дипломат", поедешь за ними. Скажешь нам, где они скрываются. Затем, когда девушка будет свободна, мы их возьмем.
– Я скажу тебе, куда они увезли деньги, после того, как девушку освободят.
Глаза его чуть заметно сузились, но он похлопал меня по плечу и согласно кивнул:
– Хорошо, сначала девушка.
В ожидании, когда похитители назначат время передачи выкупа, Пучинелли оставил машину в гараже у виллы Франчезе, поселив шофера в доме. Четыре дня спустя мы сообщили похитителям, что установленная сумма собрана и ждет их. По телефону они дали нам инструкции – и, как было условлено у нас с Пучинелли, я позвонил ему в отделение, чтобы сказать, что готов действовать.
Пучинелли не было на месте, но мы и такую возможность учли.
Я сказал на примитивном итальянском:
– Это Эндрю Дуглас. Немедленно передайте Энрико Пучинелли, что "Скорая" тронулась.
На том конце трубки ответили, что все понятно. Теперь я уже от всей души жалел, что сдержал слово и проинформировал. Пучинелли. Однако сотрудничество с местной полицией – один из основных принципов нашей фирмы.
Как теперь оказалось, сам Пучинелли не слишком-то мне доверял. Возможно, он знал, что я скорее упущу след кейса, чем уйду от тайника. В любом случае и передатчик в кейсе, и передатчика машине можно было отследить из собственной машины Пучинелли. Его коллега, получив известие от меня, не стал ничего сообщать Пучинелли, а просто взял сколько мог оперативников и явился сюда, в погоне за славой забрав и служебную машину Пучинелли. Тупица, чванливая тварь, Божья ошибка.
Как я все это расскажу Паоло Ченчи? И кто сообщит адвокату, что его сын, талантливый студент, нарвался на пулю?
– Тот парень, что был за рулем, – спросил я Пучинелли, – он жив?
– Его увезли в больницу. Когда его увозили, он был еще жив. Больше ничего не знаю.
– Надо сказать его отцу.
– Уже, – мрачно ответил Пучинелли. – Я послал человека.
Репутация фирмы, подумал я, от этого бардака, в общем-то, не пострадает. Мое дело – помогать в расследовании похищений, но незаметно, как можно меньше высовываясь и как можно меньше вмешиваясь. Мое дело – успокаивать, планировать, оценивать, какой минимум можно предложить похитителю, чтобы он согласился, следить, чтобы переговоры проходили в наиболее спокойной, деловой обстановке, без психоза, помочь потянуть время. Короче говоря, мое дело прежде всего вернуть жертву домой.
К тому времени я уже участвовал в расследовании пятнадцати дел по похищениям в качестве оперативного советника. Некоторые дела тянулись дни, некоторые – недели, некоторые – месяцы, но в итоге в большинстве случаев все заканчивалось благополучно и похитители освобождали свои жертвы сразу же после получения выкупа. Но дело Алисии Ченчи, по общему мнению, лучшей в мире девушки-жокея, стало для меня первым, по-настоящему опасным.
– Энрико, сказал я, – не говори с этими похитителями сам. Пусть пойдет кто-нибудь другой, кто будет ссылаться на твои решения.
– Зачем? – спросил он.
– Это поможет разрядить обстановку. Мы потянем время. Чем дольше они будут вести переговоры, тем меньше вероятность того, что они застрелят тех людей в квартире.
Он окинул меня быстрым взглядом.
– Хорошо. Советуй. Это твоя работа.
Мы были в машине одни. Я понимал, что ему стыдно за промах, допущенный его группой, но будь здесь еще кто-нибудь, Пучинелли никогда не смирился бы с таким бесчестьем молча. Вскоре после моего приезда на эту виллу я понял, что он в должности начальника никогда раньше не имел дела с настоящим похищением, хотя и сообщил мне многозначительно, что все его карабинеры "проинструктированы насчет теории характеристик похищения из-за прискорбной частоты подобных преступлений в Италии". До этой ночи его теоретическая подготовка и мой практический опыт довольно неплохо дополняли друг друга, и мне казалось, что он не прочь продолжить это дружеское сотрудничество.
– Позвони в квартиру прямо отсюда, – посоветовал я. – Скажи похитителям, что улаживаешь дело с переговорами. Скажи, что им придется немного подождать. Скажи, что если они устанут ждать, то могут позвонить тебе. Дай им номер... у тебя есть линия здесь, в машине?
Он кивнул.
– Мы подсоединены.
– Как только они успокоятся, ситуация станет безопаснее, но, если на них слишком сильно надавить, они могут начать стрелять...
– И мои люди тоже начнут стрелять... – Он моргнул и вышел, и я услышал, как он кричит в мегафон:
– На выстрелы не отвечать! Повторяю, не стрелять. Ждите приказа.
Он быстро вернулся вместе с человеком, тянувшим провод, и коротко сказал:
– Это инженер.
Инженер подсоединил провод к одному из реле и передал Пучинелли устройство, похожее на магнитофон с телефонной трубкой. Оказалось, что это прямая связь с телефоном в квартире, поскольку после короткого молчания Пучинелли заговорил как я понял, с одним из похитителей. Инженер, естественно, записывают каждое слово.
Для меня итальянский слишком уж выразительный язык, но по крайней мере я уловил тон разговора. Сначала похититель чуть ли не вопил в истерике, но Пучинелли отвечал ему уверенно и ровно, и постепенно похититель стал говорить все спокойнее. Под конец это уже была вполне осознанная, хотя и возбужденная речь. На последний настойчивый вопрос Пучинелли после паузы ответил медленно и определенно:
– У меня нет полномочий. Я должен связаться с начальством. Пожалуйста, подождите.
В ответ похититель что-то злобно прорычал, но согласился. Послышался щелчок, и связь прервалась.
Пучинелли провел рукой по лицу и еле заметно улыбнулся мне. Я думаю, он понимал, что такие осады могут длиться днями, но по крайней мере он установил связь с похитителями, сделав первый жизненно важный шаг в этом деле.
Он глянул на инженера, и я догадался, что он хотел бы спросить меня, что делать дальше, но не мог этого сделать из-за посторонних.
– Вы, конечно же, направите прожекторы в их окна, чтобы похитители были на виду? – сказал я.
– Конечно.
– И если они не сдадутся часа через два, то вы, естественно, приведете кого-нибудь из умеющих вести переговоры, чтобы он с ними поговорил.
Может, кого из профсоюзных деятелей. А потом психиатра, чтобы он мог оценить состояние похитителей и сказать вам, когда лучше всего надавить, чтобы заставить их выйти. – Я бодро пожал плечами. -Вы уж наверняка знаете, что эти методы давали хорошие результаты в других случаях с заложниками.
– Это уж точно.
– И, конечно, вы скажете им, что, если Алисия Ченчи погибнет, они никогда не выйдут из тюрьмы.
– Но водитель... они же знают, что попали в него...
– Если спросят, то, я уверен, вы скажете им, что он жив. Даже если он умрет, вы, конечно, скажете, что он еще жив. Нельзя давать им оснований думать, что им уже нечего терять.
Из одной до сих пор молчавших трубок послышался треск. Сквозь помехи пробивался голос. Оба – и инженер, и Пучинелли – быстро повернулись туда и прислушались. Это был женский голос, бессвязный, рыдающий. Речь была для меня практически бессмысленной, но суть дела я опять же понял. Ее грубо перебил похититель. Он говорил уж слишком на повышенных тонах. Это было опасно. Завопили дети – все громче и громче, сначала один, затем другой:
– Мама! Папа! Мама!
– Господи, – пробормотал Пучинелли, – там дети! В той квартире дети! – Эта мысль повергла его в ужас. Все пять недель он не беспокоился так за похищенную девушку, как сейчас – за этих детей. Впервые я увидел на его оливково-смуглом лице настоящую тревогу. Он напряженно прислушивался к беспорядочным громким голосам из "жучка" в квартире. Все закончилось криком похитителя, который заорал на женщину, чтобы она дала детям каких-нибудь пирожных, чтобы они заткнулись, иначе он собственными руками повыкидывает их из окна.